d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Я в порядке, — она отвела на секунду взгляд, а потом вновь обратила его на мужчину. — Чувствую себя полной дурой просто…

— Спасибо.

— Я ведь не помогла, — в ее взгляде не отражалось небо, и в нем больше не было дыма или огня, но ее взор все равно привлекал внимание людей, словно в нем люди видели некий надрыв, спрятанный за беззаботностью. Словно в нем люди видели себя.

— Попытались, по крайней мере. Не многие пытаются.

Она вновь опустила взгляд, то ли смутившись, то ли не зная, что ответить. Вообще-то Елена разучилась смущаться. Вообще-то Елена разучилась чувствовать себя неловко или стесняться. Она просто привыкла принимать действительность такой, какая она есть, не обдумывая ее, не задаваясь вопросами, не мучаясь догадками. Что-то вроде приобретенного рефлекса. Что-то вроде приобретенного навыка.

— Будьте осторожны, — шатенка взглянула на него, выныривая из своего состояния и снова улыбаясь. Она не дождалась, пока он что-то ответит, а медленно пошла вперед, оставляя позади свою неудачную попытку помочь хоть кому-то.

«Надо было помочь Бонни», — шепнул внутренний голос. Резануло по сердцу. Резкая боль, мгновенная и острая. Но потом — лишь царапина и кровь.

— Девушка! — ее нагнали, обогнали и остановили. Гилберт была хорошенькой: светлые джинсы, темная и приталенная курточка, поверх которой были рассыпаны завитые волосы, неброский макияж, кошачий взгляд и загадка в словах и повадках — на такое ведутся. — Может, теперь я попробую помочь вам? Давайте, я подвезу вас?

Гилберт горько усмехнулась, опуская взгляд и на несколько минут погружаясь в воспоминания того дня, когда она села в машину Сальваторе, когда он встретил ее у театра. Это было так давно, что сейчас и не верилось, будто это вообще имело место быть.

— Когда я сажусь в машины мужчин, — она взглянула на него, словно играя в флирт, — это плохо заканчивается.

Она играла. Она играла не только с Тайлером, не только с Деймоном. Она играла с Бонни. Играла с Кэролайн, с однокурсниками, показывая себя как веселую и общительную девушку, любящую рисовать и жить. Она играла с самой жизнью, делая это неосознанно: само как-то получилось. Действовало подсознание, действовали какие-то внутренние механизмы. И это не делало Елену отвратительной или низкой. Это делало ей собой. Ведь природу черных дыр, поглощающих свет и вселяющих ужас, ученые тоже не могут объяснить, но не говорят, что это «плохо» или «отвратительно». Каждый человек — это космос. Космос неизведанный, таинственный, опасный, но красочный и по-своему прекрасный.

— Я вас не обижу, — он снова улыбнулся.

— Вы меня — нет… — она не договорила фразу, оставляя шлейф недосказанности. На какие-то секунды его и ее глаза встретились. Правда, в этом не было ничего рокового, оба не чувствовали ни симпатии, ни даже элементарной заинтересованности. Просто человеку всегда любопытно то, что он не знает, но хочет понять.

— И многих вы обидели? — он тоже засунул руки в карманы.

— Не важно сколько. Важно насколько, — она достала плеер из кармана и принялась распутывать наушники. Словом, ей спешить-то было некуда, но и следовать за кем-то вновь тоже не хотелось. Она сбежала сюда лишь потому, что хотела оставить позади все отношения и противоречия. Новые знакомства (кроме необходимых) — без этого можно и нужно обойтись.

— Как же вас зовут?

Она переключила внимание на мужчину, вглядываясь в глубину его глаз, а потом пряча наушники обратно в карман. Будто Елена была следователем, который пытался раскусить опытного и смекалистого преступника.

— Мальвина, — она протянула руку.

— Странное имя, — он ответил на рукопожатие, вглядываясь в пустоту космоса этой девушки. Деймон ошибся: Елене не стоит погибать на Венере. Елена сама олицетворение Венеры. Шикарное, подлинное и ужасающее олицетворение. Эта девочка, она ядовитая, токсичная, опасная и смертельная. Однажды попробовав ее на вкус, однажды пригубив ее, ты навеки потеряешь себя прежнего.

— Это не имя, — она высвободила руку. Она была словно выше всего этого мира, словно хитрее его. — Будьте осторожны, — повторила она и, улыбнувшись, развернулась и быстро пошла дальше, скрываясь в тени улиц и лабиринтов переулков, не спросив даже имени. После нее остается горечь на языке, пепел на пальцах и томное, тусклое, но греющее желание встретить ее вновь. Вновь ощутить этот шарм инопланетного и неземного очарования.

3.

Он слушал музыку в ворованных наушниках на полную громкость. Его штормило от ритма, от голоса исполнителя, мотива, сочетания мелодики и хаоса, смысла текста. Эта грубая песня словно разрывала все, что могло навредить истерзанному сердцу. Разрывала в клочья, поджигала и развевала пепел. Да и что еще могло бы быть? Предаваться воспоминаниям, убиваться, кричать и психовать — оставим это для молодежных сериальчиков, для наивных тринадцатилетних мальчиков и девочек, которые верят в лживую правдивость этих самых сериальчиков. Оставим это для франшиз, книг-однодневок и текстов песен поп-звезд.