d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Она кинулась на меня, разбив перед этим две бутылки купленного вискаря. Кинулась с тумаками и криками, словно могла как-то меня одолеть этими жалкими попытками. Я отшвырнул ее в сторону — она сильно ударилась затылком, пошла кровь… — Тайлер снова выпил. Он смотрел на стены, где тени от веток плясали какую-то кадриль. Ветер срывался, а снег все шел и шел. — Я попытался ей как-то помочь, но она еще больше разозлилась из-за крови. Мне показалось в тот момент, что она и не чувствовала боли. У нее эмоции были на пике из ссор и недопонимания с тобой… Я схватил ее. Скрутил как ребенка, а она все брыкалась и брыкалась. Словно дикий зверь. Раненный и свирепый дикий зверь, готовый еще сражаться.

Тени плясали и плясали, а Тайлер не мог отвести от них глаз. У него в мыслях восстанавливались слайды прошлого, которые он стирал в течение долгого времени. Затирал их, разрывал, уничтожал, вычеркивал, сжигал, но память — наш первый злейший и заклятый враг.

Локвуд замолчал на некоторое время, а потом продолжил:

— Я почувствовал, что она начала обмякать. Усадил ее на диван, пошел за льдом, но она схватила меня за руку. Она смотрела в пол… Смотрела в этот чертов пол, а взгляд ее метался и метался, будто на полу можно было найти что-то… У нее рука была худенькой и слабой, но я чувствовал сильную боль от ее пальцев. Она пережимала мне вены. Спросила, нет ли у тебя кого-то, не изменяешь ли ты ей. Мне пришлось сесть рядом, уверить ее, что тебе от нее башню сносит, — он отрицательно покачал головой, а потом продолжил, опустив взгляд: — А она просто смотрела в пол, и глаза ее были какими-то… пустыми, полными слез и отчаяния. Она была чокнутой. Ебнутой просто, но мне было жаль ее.

Вновь пауза длинной на несколько секунд.

— Я помню вскочил, рванул ее на себя, сказал, что пора прекратить уже ныть, что она никому не нужна! Пора понять, что взросление — это период осознания того факта, что в этой жизни никто тебя за руку вести не будет… Что ей самой надо грести против течения, справляться со всем и не быть сукой… Люди злы, алчны и безжалостны… Сказал, что пора прекратить уже думать, что найдется ангел-хранитель, который будет решать за нее все ее гребанные проблемы… А она впилась в меня своими огромными глазищами…

Он усмехнулся, взял бутылку и допил залпом содержимое. Он решил промолчать. Промолчать о том, кто начал первый, и как они не совладали друг с другом. У нее, У Хэрстедт, нервы рвались на тонкие нитки, и сердце кружевами боль оплетала. А он, Тайлер, был мальчиком, обдолбанным метамфетамином, для которого важен был процесс. Для которого результат не имел никакого значения. Он не сказал, что схватил ее за запястье, желая, чтобы та тоже почувствовала боль, а потом поцеловал ее, потому что для него важны действия, важны ощущения, а не последствия. Потому что он считал, что о последствиях он будет думать в старости.

Или утром, по крайней мере.

Но только не сейчас.

У той дыхание перехватило, и сердце начало бешено колотиться. Страсть лишила рассудка. Последняя гордость исчезла где-то в потемках прошлого. В голове звучала лишь одна мысль: «Хочется». И она стала настолько сильной, что не поддаться ей уже не представлялась возможным.

Боль впивалась в нее стальными прутьями, стискивала грудную клетку стальным корсетом, поломанными ребрами впивалась в легкие и не позволяла дышать. Тайлер знал это, и он тоже умел находить решения для того, чтобы появился отток энергии.

Она тут же приникла к нему, обнимая за плечи и отвечая с жаром, со страстью, с трепетом. Его руки оказались на ее талии, задрали футболку и коснулись обнаженной кожи. Пальчики Джоа сильнее впились в плечи.

Она целовалась с Тайером Соллвудом, с приятелем своего парня, который, по ее мнению, мешал им быть вместе. Девушка не сдержалась первый раз в своей жизни. Однажды каждый не сможет сдержаться… Это неминуемо.

Локвуд умолчал, как она отстранилась от него, посмотрела в его полные дыма страсти глаза. Локвуд умолчал, как он улыбнулся, припав к ее шее. Они чувствовали каждое движение, каждый вдох. Она лишь сильнее прижималась к Смоллвуду, прекрасно зная, что любит Деймона, а не Тайера. Локвуд умолчал, как он вернулся к ее губам, и они медленно стали делать шаги назад, двигаясь по направлению в зал.

— И что было дальше? — спросил Сальваторе, выводя из воспоминаний, которые не поблекли, как Тайлер не старался. Он поставил бутылку на пол, положил локти на стол, развернувшись всем корпусом к другу. Он смотрел ему в глаза, нисколько не чувствуя желания или стремления отвести или спрятать взгляд.

Сальваторе тоже положил локти на стол, тоже приблизился. Осколки его взгляда остались прежними. Деймон не менялся. Если не брать в расчет новое жилище.

— Что последовало дальше?

Дальше она прижала его к дверному проходу, засмотрелась в его глаза на несколько секунд, чтобы утонуть в глубине. Раствориться в ней… Раствориться в ком-то чужом, чтобы обрести себя вновь — вовсе не преступление. В негласной конституции нашей поганой жизни такое возможно.

На это решаются многие.