Да

Когда девочка подрастет, мы будем ездить на такси в Коломенское, а ей говорить, что это Болгария. Будем, как все туристы, готовиться за неделю, собирать небольшой чемодан, вечером пятницы нарежем бутербродов, а рано утром в субботу выйдем, сначала посидев в прихожей на дорожку. В парке встретим белку. Та станет что-то бормотать с закрытым ртом, и мы скажем девочке, что это немецкий язык.

Когда она подрастет совсем, будем втроем ходить вот так же в торговые центры. Знаешь, сейчас почти в каждом есть такие разноцветные горки с желобами и трубами, по которым можно кататься, если жалко штанов, на специальном коврике. Она будет кататься, а мы тут же рядом будем сидеть за столиком и есть жареную курицу, картошку, пиццу или там маленькую шаурму. Ну или салат, у них и салат продают.

Мы потом состаримся и будем вдвоем гулять по скверам вокруг дома. Я буду шаркать ногами в мягких тапочках, а ты все так же будешь в тренче и завитая.

Волгушев остановился и о чем-то задумался. В паузе не было напряжения, скорее, усталость.

– В общем, я таким образом прошу тебя выйти за меня, понимаешь?

Настя уже успокоилась и теперь только иногда отрывисто тяжело вздыхала, как это делают долго плакавшие дети, и, мечтательно улыбаясь, попеременно глядела то на его старые, давно не белые, а грязно-серые истрепанные кроссовки, то в огромное окно, за которым над запруженной машинами парковкой и шоссе в десяток полос до самого горизонта тянулись ряды крашенных в разные веселые цвета многоэтажек. По отдельности дома были некрасивыми и громоздкими, но на таком расстоянии казались безграничным светлым лесом или засеянными полями, совсем как те, которые шумели тут и сто, и двести лет назад, и будут шуметь бог знает в каком виде и через сто, и через двести лет, и, может быть, вообще всегда, до скончания веков.

– Ну так как, ты согласна?