Да будем мы прощены

– Наверное, что-то такое, на что у меня аллергия, – извиняюсь я перед Лондисизве.

Он качает головой:

– От этого чая всех рвет.

Я смотрю на него, будто спрашиваю: зачем тогда давать его пить?

– Если бы я тебе сказал, что после этого чая тебя вырвет, ты бы стал его пить? Очень скоро я тебе принесу другой чай, и обещаю, что он тебя блевать не заставит.

После ужина устраивают фейерверк. Для организации этого зрелища София наняла команду пиротехников. Лица детей сияют от восторга. Даже те, кто постарше, редко видели фейерверк – если вообще видели. Лондисизве приносит мне новую чашку чая, и эта на вкус сладка и приятна, и я ее выпиваю быстро, – отчасти потому, что отвлечен и не хочу ничего пропустить в зрелище.

Взрывы заполняют небо. Красные пионы, синие кольца, золотые купола, плакучие ивы, раскаленные добела хризантемы, пауки, тяжелые золотистые мохнатые звезды, разлетающиеся, переливающиеся, вспыхивающие снежные хлопья – как драгоценности или падающие звезды. Интересно, насколько далеко они видны. И еще – хотя это несколько портит праздник – мелькает мысль: сколько это стоило?

Фейерверки гудят и посвистывают, трещат и грохают, а у меня в животе возникает рокот, накапливаются древние архетипические газы, первобытный органический бульон – сероводород, двуокись углерода, метан, аммиак. Взметаются, колышутся, взрываются кажущиеся мне разноцветными облака, синие и зеленые, как гигантские неровные радужные мыльные пузыри. Я не очень интересуюсь скатологией, но потрясен тем, что из меня выходит. И в какой-то момент взрывы идут в такт фейерверку.

Представление кончается традиционным ярко-белым залпом фейерверков низко над землей, и оглушительное эхо гремит в холмах. Уносятся прочь клубы белого дыма, и каждому ребенку выдается бенгальский огонь, чтобы размахивать им, рассыпая искры. Я бдительно слежу.

А потом подают мороженое – огромные картонные коробки, привезенные из Дурбана, – ванильное, шоколадное, клубничное, которое всю ночь держали на сухом льду. Среди детей некоторые никогда раньше не ели мороженого, и это потрясающе – видеть такую радость у детей и взрослых.

Вечером, когда мы возвращаемся к себе, дети жалуются, что рядом со мной невозможно находиться: от меня жутко воняет. Я вытаскиваю кровать в школьный коридор, думаю, не вылезти ли совсем наружу, и решаю этого не делать, потому что боюсь темноты.

На следующий день после завтрака мы раздаем ранцы, карандаши и прочее, что София выбрала в качестве подарков. Дети вежливы, благодарны и обучены приветствовать белых реверансом. Они скромны, несколько хрупки, будто их право на жизнь все еще утверждено непрочно. Один из мальчиков дарит Рикардо жестяной грузовик, сделанный из консервных банок, девочки подносят Эшли бусы и корзиночку, Сахиль вручает Нейту древний головной убор племени, сделанный из шкур и расшитый бисером, а мне – сумочку с древним кусочком носорожьего рога, наполненного магическим снадобьем, дающим воину непобедимость.

– Смешано с животным жиром, втирается в запястья. Для секса отличная штука, стоит колом.

– Спасибо, – говорю я.

Лондисизве приносит набор снадобий, которые мне нужны на ближайшие три дня. Чаи надписаны – «на завтрак», «на обед» и «на ужин». Еще он напоминает мне не есть плоти животных, пока я принимаю эти чаи, и пить много воды. Еще он дает мне несколько чаев уже для Америки.

– Вот этот выпей как-нибудь, когда вернешься домой. Он тебе поможет отпустить то, что ты все еще держишь. А этот пей раз в день три дня – а потом по мере надобности, когда почувствуешь, что становишься прежней версией самого себя. Они сделают тебя свободным.

И перед самым отъездом он мне подносит еще одну чашку чая, «на дорогу». Вкус у этого чая мерзкий – будто замочили в пиве лошадиный навоз и дали несколько дней настояться. Перебродивший, темный, противный. Выпиваю его с трудом.

– Кажется, я совершил ошибку, – говорит он, забирая у меня пустую чашку. – Положил корицы, чтобы вкус был более приятным. Надо было оставить как было.

За нами приезжают два «лендровера», за рулем – белые, которые представляются как Дирк Крюгер и Питер Гоозен. С ними двое черных помощников. Они представляются только по именам – Копано и Джозайа – и забирают наш багаж.

Мы едем. Деревня за спиной отступает и уменьшается – мы смотрим, пока еще что-то видно. Все без исключения машут нам. Дети начинают плакать – сперва Нейт, потом Эш, потом наконец Рикардо:

– Почему я плачу? – спрашивает он. – Мне так радостно и так грустно сразу.

– Это как радуга, когда идет дождь, – отвечает Эшли.

Что мне делать с этим странным чувством, что я здесь был и уехал так быстро? Как будто мы не все сделали, и надо было сделать еще что-то? Такова жизнь этой деревни – надо ли ее исправлять?

Мы часами говорим о Нейтвиле и о людях, которых там видели. Нейт захвачен приобщением к этому миру, желанием, чтобы все в нем было хорошо. Человек за рулем пытается принять участие, задавая вопросы вроде бы: «Так, значит, хорошо отдохнули?»

Мы едем часа два, пока не прибываем к водопаду – поистине зрелищному.