Да будет так!

— Конечно, — сказала я, сама не готовая еще в это поверить.

Рой выключил мотор и взял свою шляпу с заднего сиденья. Мы оба открыли двери машины. Надев шляпу, он вышел из машины и, запрокинув голову, посмотрел в небо. Я последовала его примеру. Высоко наверху в безоблачном небе сияло солнце. Стая черных птиц плыла по бескрайнему голубому полотну, складываясь в единое целое из маленьких частиц.

Я подумала: интересно, знают ли птицы, что влияют на форму стаи каждый раз, когда меняют наклон крыльев, замедляются или летят быстрее?

Мы поднялись по ступеням, миновав кресла-качалки и горшки с цветами, но, прежде чем зашли в дом, Рой остановился и положил руку мне на плечо.

— Хайди, — сказал он. — Разговор сейчас пойдет о вещах, которые тебе, возможно, будет непросто услышать.

— Единственное, что действительно непросто, — это не знать, — произнесла я. — Мне все равно, что я услышу, лишь бы это наконец была правда.

* * *

— Начнем с Диан Демут? — спросил мистер Диетз.

Адвокат Трумэна Хилла был низеньким лысым мужчиной с голосом, звучавшим так, словно кто-то сжимал его шею каждый раз, как он пытался говорить.

Мы находились в той части кабинета, где стояло красное кресло, в котором я вчера нашла спящего Эллиота. Сейчас в нем сидел Трумэн Хилл, и оно было развернуто спинкой к окну. Также в кабинет принесли три складных деревянных стула, чтобы остальным тоже было где сесть. Мистер Диетз достал из кармана длинный белый конверт, открыл его и вытащил несколько сложенных листов бумаги.

— Согласно окружным архивным записям, Диан Демут родилась здесь, в Либерти, — сказал он. — В записях нет регистрации брака, только рождения. Ребенок женского пола, София Линн Демут, родилась у Диан в больнице Уэст-Либерти тридцать лет назад, двадцать третьего ноября. Согласно медицинскому заключению, ребенок родился со значительными повреждениями. — Он остановился, сложил бумаги и сунул их обратно в конверт.

Наступила неловкая тишина. Рой поерзал на стуле и прокашлялся.

— Я не понимаю, — сказала я. — Кто такая Диан Демут и при чем здесь моя мама?

— Все довольно непросто, — повторил Рой.

Мистер Диетз кивнул, повернулся к Трумэну Хиллу и спросил:

— Как вы хотите действовать дальше, сэр?

Тот, разглядывая свои руки, сложенные на коленях, ответил не сразу. В конце концов тишина стала невыносимой.

— Вы солгали мне о моей матери, — сказала я. — Она здесь жила, и вы это знаете. Почему вы не хотите сказать мне правду?

Трумэн Хилл поднял на меня глаза. Я думала, он будет в ярости из-за того, что я обвинила его во лжи, и ожидала, что его глаза из морского стекла будут гневно сверкать, как вчера, но, к моему удивлению, я увидела, что в них стояли слезы.

— Все это неправильно, — произнес он. — Джентльмены, пожалуйста, подождите за дверью, я хочу поговорить с девочкой наедине.

— Я не хочу оставаться с вами одна, — возразила я. — Рой, не уходите.

Но Рой и мистер Диетз встали со стульев.

— Я не хочу оставаться с ним одна, — повторила я. — Он думает, что я — это кто-то другой.

— Нет, Хайди, — сказал Трумэн Хилл. Теперь он смотрел прямо на меня. — Я прекрасно знаю, кто ты на самом деле.

Глава 20 Ой-ой

— Диан Демут — твоя бабушка, Хайди. А ее дочь, София, твоя мать, — начал Трумэн Хилл.

Еще вчера, стоя перед этим креслом, я услышала, как Эллиот говорит мамино слово. И вот я снова находилась здесь, где время словно остановилось, и в первый раз слышала мамино имя: София.

— Когда Диан пришла ко мне с просьбой о помощи, мне нужно было отослать ее в Роско или дальше на север, в Сиракьюз, где есть государственные интернаты. Вместо этого я позволил ей уговорить себя принять Софию в Хиллтоп на благотворительных условиях. Она жила у нас совершенно бесплатно чуть больше года, и ей было здесь хорошо. Она была счастлива и нашла здесь своего лучшего друга — Эллиота. София и Эллиот были неразлучны. А я был так рад за Эллиота — ведь у него никогда не было друзей, — что не видел, что происходит. Когда Диан пришла ко мне и сказала, что София беременна, сначала я ей не поверил. А когда она обвинила Эллиота в том, что он отец ребенка, я думал, что это невозможно. — Тут он остановился, а потом добавил: — Ведь они сами были как дети.

Я не смотрела на него, пока он говорил. Вместо этого я не отрывала взгляда от цветка рядом с креслом, того самого, с длинными остроконечными листьями и свисавшими со стебельков чудесными цветочками. Я дотянулась до одного из них и сжала его между пальцев. Легко отделившись от стебля, хрупкий цветок рассыпался у меня в руках. Сморщенные лепестки посыпались на ковер, словно крошечные белые слезы. Цветок был настоящим.