Да будет так!

Мы с Берни в конце концов помирились. Она сказала, что простила меня за то, что я наговорила ей сгоряча, и, хотя я пообещала никогда ей больше не лгать, между нами все было не так, как прежде, и я чувствовала тяжесть на душе оттого, что причинила ей боль. Она не скрывала своего страха за меня, но знала, что я не изменю своего решения, и не спорила со мной, даже когда узнала о том, что мне нельзя было путешествовать одной.

– Что-нибудь придумаю, – заверила ее я, хотя сама не была в этом уверена.

Берни даже помогла мне собраться в дорогу. Иногда казалось, что мы с ней заодно, но потом по какой-то оброненной фразе мне сразу становилось ясно, насколько она против всей этой затеи.

– Все из-за этого Трумэна Хилла, – с горечью сказала она перед самым моим отъездом. – Если бы он соизволил поговорить с нами по телефону, ты бы не ехала сейчас искать этого никчемного-на-четыре-буквы. – Берни помрачнела. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Берни, это тебе, – быстро сменила я тему, вытаскивая из рюкзака маленькую картонную трубочку и протягивая ей.

– Что это? – спросила она, вытирая глаза тыльной стороной руки.

Она открыла трубочку с одного конца и вытащила рулон блестящей бумаги.

Это была карта, которую я сделала для нее, маркером нарисовав на ней маршрут автобуса от Рино до Либерти. Еще внутри была пластиковая коробочка с цветными булавками.

– Ты повесишь карту на стене рядом с телефоном, Берни. Я буду звонить на каждой остановке, а ты будешь отмечать булавками, как далеко я уехала. Так ты все время будешь знать, где я, как и всегда.

Берни обняла меня.

– У меня для тебя тоже кое-что есть, – сказала она.

Она вручила мне коробку, перевязанную красной шерстяной ниткой:

– Открой ее, когда сядешь в автобус.

Мы снова обнялись. Мама вышла из своей комнаты, все еще в ночной рубашке. Ее спутанные волосы намокли от пота. По тому, как она щурилась, я поняла, что у нее по-прежнему болела голова.

– Чмок, – сказала мама, подходя к нам и обхватывая нас руками, втискиваясь в наши с Берни объятия.

Я повернулась к ней и прижалась щекой к ее мягкому и гладкому лицу. Мама почувствовала мои слезы.

– Ой-ой, Хайди, – забеспокоилась она.

– Я тебя люблю, мам. – Я крепче прижалась к ней и поцеловала ее.

Мама отстранилась.

– Чай, Хайди? – спросила она, выжидающе глядя на меня.

– Нет, мама. Сейчас не надо чая.

– Бо-бо, Детт, – сказала она, держась за голову.

– Знаю, цветочек. Я тебя уложу, когда Хайди уйдет, и дам тебе еще желе, – улыбнулась ей Берни. Затем повернулась ко мне: – Обещаешь звонить с каждой остановки?

– С каждой, – заверила я.

– Как только приедешь в Либерти, тоже сразу мне позвони, – сказала Берни, кладя мне руки на плечи, как всегда, когда хотела быть уверенной в том, что я ее слушаю.

– Позвоню. Честное слово, – кивнула я.

– Ты не забыла бутерброды и деньги?

– Нет, я все взяла.

– Помнишь название службы такси? – уточнила она.

– Да, Берни. «Эй-Би-Си».

Берни позвонила в справочную службу Либерти и узнала название такси, офис которого находился рядом с автобусной станцией, чтобы они отвезли меня в Хиллтоп-Хоум. Она попыталась дозвониться до Хиллтоп-Хоума, чтобы сказать им, что я приеду, но женщина, отвечавшая на звонки, все время переводила Берни в режим ожидания, прежде чем она успевала вымолвить хоть слово.

– Позвони мне, как только приедешь в Либерти и когда доедешь до Хиллтоп-Хоума.

– Хорошо, Берни, – снова кивнула я, – обещаю.

– Никому не говори, что едешь одна. Все время делай вид, что ты с кем-то вместе. Выбери кого-нибудь, кому можно доверять, какую-нибудь женщину. Такую, чтобы могла сойти за твою мать.

Мы обсудили эти детали уже несчетное число раз.

– Хайди, как только приедешь в Хиллтоп-Хоум, разузнай все, что сможешь, и сразу садись на обратный автобус и возвращайся домой.

– Хорошо, – сказала я.

Берни все еще держала меня за плечи и, когда я попыталась высвободиться, взяла обе мои руки в свои.

– Берни, мне пора, – напомнила я.

Бернадетт нехотя отпустила меня, и ее руки тяжело повисли вдоль тела.

– Главное, не бойся, – прошептала она.

– Я не боюсь, – соврала я, хотя и пообещала никогда ей больше не лгать.

– Хайди… – Голос Берни прервался, и ее глаза снова наполнились слезами.

– Не волнуйся, Берни. Со мной все будет в порядке.

– Ты уходишь, – сказала она.

Это был не вопрос, а утверждение.

Спустившись по лестнице, я остановилась на ступеньках у входа и посмотрела вверх. Бернадетт стояла у окна вместе с мамой. Зандер сидел на крыльце и ел печенье с кремом. Он протянул мне две пачки.

– На дорогу, – сказал он.

Я хотела обнять его, но подумала, что вряд ли ему это понравится, и вместо этого шлепнула его по руке. Он усмехнулся и звонко шлепнул по моей руке в ответ, но, конечно, не очень сильно.

– Пока, – улыбнулся он.