Но тут душу старого шерифа омрачило печальное предположение: не исключено, что Мейпл, пойманная чудовищем, покоилась где-нибудь среди вересковых зарослей, лежала темным пятном среди ярких цветочных лужаек: красных, малиновых и желтых, безжалостно убитая… Джарвис не хотел даже представлять себе такую картину. Она не имела смысла, зачем бы Йону убивать подростка? Но как объяснить ее присутствие на ферме, неужели Йон вскружил ей голову, подобно шампанскому, что, если он ухаживал за девочкой? Нет, Мейпл жива, она наверняка где-то на полпути от фермы к дому, в городе. Да, это самое вероятное предположение. И самое ободряющее. Дженкинсы жили в конце той же улицы, где и шериф, допросить Мейпл труда не составит. К тому же, Джарвис не мог представить себе девчонку, способную убить Йона. Но что, черт возьми, она делала здесь с таким типом? Джарвису все это не нравилось. Пока шериф рассматривал грязные ботинки растянувшегося на спине фермера, призрак старого дела и его тогдашних подозрений медленно всплывал в памяти, тень среди теней. Кто мог убить Йона Петерсена?
Да почти все жители города, и, возможно, не только этого города.
Глубоко вздохнув, Джарвис поскреб усы. Он не станет оплакивать эту мразь. Однако он не нашел ни одной улики, способной пролить свет на то, что здесь произошло. За каждым преступлением прячется правда. И правда Йона Петерсена, как и все остальные, заслуживала, чтобы ее узнали.
26
Райли Петерсен пристально смотрел на картонную коробку с восемью стеклянными бутылками «Дайет Райт» и стоявший рядом с ней на столе пакет батончиков «Ризес» с арахисовой пастой.
Джарвис отправил Беннета в «Одинокого волка» на поиски матери мальчика, предупредив его, чтобы он разузнал все получше и не спешил вернуться к себе в кабинет. Джилл, новая секретарша, заменившая Диану, ушедшую воспитывать своих троих детей, сидела в углу комнаты, положив на колени блокнот для записей. Эта молодая хорошенькая и очень сведущая женщина сменила ворчливую Диану, и не проходило дня, чтобы Джарвис не поздравлял себя с тем, что нанял ее. Она подарила свою ослепительную улыбку (шериф подозревал, что она каждое воскресенье чистила свои идеально белые зубы пищевой содой) мальчику, который тотчас расслабился, особенно когда увидел предложенные его вниманию лакомства. Для малыша, у которого только что укокошили папашу, он вовсе не казался ни потрясенным, ни печальным. Но с таким отцом, как Йон Петерсен, могло ли быть иначе? Джарвис открыл бутылку и прежде чем протянуть ее мальчику, предложил Джилл, а когда та отказалась, вручил ее Райли и открыл еще одну для себя. Он сел напротив Райли и, сделав суровое лицо, отчего усы его стали дыбом, спросил:
— Райли, дружочек, не расскажешь ли ты мне, как все произошло?
На лице мальчика отразилось изумление, он открыл рот, и оттуда вырвалось потрескивание газированных пузырьков содовой, белесые остатки которой еще виднелись у него на деснах. Чертов «Дайет Райт» слишком холодный, сообразил шериф, и это вина Аль Метцера, отказавшегося поднимать температуру своих злосчастных охлаждаемых витрин и, как следствие, продававшего свои напитки наполовину замороженными.
— Держи, съешь батончик, — произнес Джарвис, вскрывая пакет и подталкивая его в сторону мальчика.
Райли откусил кусочек батончика и продолжил его грызть, соскребая зубами слой шоколада. Про себя Джарвис глубоко вздохнул. Он давно забыл о том, какое терпение требуется при работе с детьми. Он решил дать мальчонке время поесть сладостей, в конце концов, он это заслужил. Бросив взгляд на Джилл, он убедился, что она разделяет его мнение. Подождав, он вернулся к работе.
— Где ты был, когда все случилось?
— Что? — спросил Райли. Его подбородок усыпали крошки.
— Ну, ты знаешь… когда убили твоего отца.
— Меня там не было. Я уходил.
— Ладно.
Джарвис посмотрел на Джилл, записывавшую ответы.
— Тогда скажи, когда ты видел Мейпл Дженкинс? — еще раз спросил шериф.
— Раньше, когда предок вернулся. Она сидела с ним в машине. Потом он повел ее в дом. Тогда я и побежал за помощью. Из-за его голоса. Он был не такой, как всегда, звучал пусто, чтобы создать впечатление, впечатление… не знаю, как сказать… он словно хрустел на зубах, как сахар. Только у него это прогорклый сахар, если вы понимаете, что я хочу сказать.
— Их было только двое?
— Да.
— А в доме больше никого не было?
— Не знаю, я не заходил, я сидел снаружи, под своим любимым деревом.
— Ты знаешь, что там делали твой отец и Мейпл?
— Нет, но уверен, ей это никак не могло понравиться. Я знаю своего папашу, особенно когда его голос становится как прогорклый сахар.
Джарвис мрачно покачал головой. За прошедшие годы волосы его совсем поседели, как и его усы, и в глазах мальчишки он наверняка казался столетним старцем, хотя, быть может, это его и успокоит, понадеялся он. Во всяком случае, сам он хотел бы успокоиться. Судя по виду мальчика, он знает то, чего ребенок не должен знать про своего родителя.
— И твой отец часто делал это с другими девочками из твоей школы?
— Думаю, да. Я видел, что за нашим домом срезано немало маков.