Да будет воля Твоя

– Так ты действительно не рассердился? – едва слышно спросила она.

– Нет.

На этот раз Ракель показалось, что она видит сон, ей потребовалось переспросить еще раз, чтобы убедиться, что она все правильно поняла.

Ингмар поджал губы, и взгляд его упал на грязный и неровный пол гостиной.

– Ты считаешь, что я слишком строг с ним? Скажи мне откровенно.

Ракель прекратила наматывать волосы на палец и выпрямилась, заинтересованная и сбитая с толку.

– Ну… Нет, не думаю. Не строже, чем был с нами. А Йон иногда становится трудным. Ты его никогда не наказываешь зря.

Фермер согласно кивнул, его взгляд терялся в пустоте.

– Мальчик трудный, – произнес он, – и был таким с самого раннего детства. И, я уверен, не моя строгость испортила его. В нем сидит гнилой корень. Я это чувствую. Знаю.

– Йон не похож на нас, но нельзя сказать, что он безнадежно испорченный.

– То, что он вчера сделал с Тайлером Клоусоном, обойдется нам очень дорого, но, возможно, все даже к лучшему. Когда в мальчишке возраста Йона столько ярости, столько плохого, иногда лучше, чтобы все это вышло из него тем или иным образом. Иначе одному богу известно, чем все может кончиться, во что он со временем превратится. Ему надо от этого избавиться. В Йоне есть много такого, чего я не понимаю, и сомневаюсь, чтобы он сам когда-нибудь смог в этом по-настоящему разобраться. Но я точно знаю, что ему необходимо выразить свои чувства. По-своему.

– Устраивая драки? Избивая до полусмерти мальчишку на три года его старше?

Ингмар пожал плечами.

– Злу требуются живые сосуды, чтобы оно могло распространяться, – произнес он, – и я уверен, что наш Йон один из них. Он избран. Я молюсь, чтобы лукавый покинул нашего мальчика в то самое время, когда насилие истекает из его души.

Стоя за дверью, мальчик все слышал. Но это его не интересовало. Он не сводил глаз с того, что происходило снаружи, позади фермы. Со вчерашнего дня у него в голове крутился один вопрос, который он никак не мог оттуда изгнать. Сначала он неустанно звучал с интонациями Тайлера, но когда Йон проснулся, вопрос зазвучал уже его собственным голосом.

Йон наблюдал, как Ханна, стоя на коленях, собирала в огороде овощи. И он спрашивал себя, действительно ли в ее киске жарче, чем в аду.

6

В семействе Петерсенов красоту никогда особенно не ценили. Более того, она, в сущности, расценивалась как нечто подозрительное, как источник конфликтов, неприятностей, и никто даже не пытался приукрасить себя, ибо это потеря времени, денег и источник тщеславия, способный вызвать только неудовольствие Господа. Никто, кроме Ханны.

Девушка практически не знала матери, сохранив о ней лишь смутные воспоминания, состоящие из взглядов, размытого и отстраненного присутствия. Ханна не знала наверняка, была ли мать красива, но предполагала это, сопоставляя редкие высказывания о ней отца, и девушка тоже мечтала стать красавицей. С другой стороны, она видела, как ее сестра Ракель, старше ее на тринадцать лет, неуклонно занимая место ушедшей из жизни хозяйки дома, постепенно забывала о себе. Взваленный на плечи груз настолько придавил ее, что в усеянном точками зеркале в ванной она больше не узнавала собственное отражение. Работа окончательно убила ее изначально не слишком соблазнительное тело, руки настоящей фермерши потрескались, покраснели, им грозила боль начинавшегося артроза, спина сгорбилась, волосы напоминали паклю, а лицо избороздили глубокие морщины. Ханна не хотела стать такой, как сестра, но не могла никому в этом признаться, потому что это не по-христиански. Ракель, так много сделавшая для семьи, должна не внушать жалость, а, напротив, вызывать восхищение. Однако Ханна, которой скоро исполнялся двадцать один год, мечтала совсем о другом. Она родилась красивой, и до сих пор жизнь на ферме нисколько не повредила ее красоте. Ханна научилась ею пользоваться, сначала в школе, а затем в городе, ловя направленные на нее взоры мужчин. Она нравилась, и это не оставляло ее равнодушной. Ракель уже превратилась в старую деву, но ее младшая сестра не собиралась провести остаток дней под крышей отцовского дома. Особенно теперь, когда Йон подрос, ему исполнилось пятнадцать, и каждый занял свое место. Так, всякий раз, когда речь шла о том, чтобы пойти за покупками в город, Ханна охотно вызывалась исполнить поручение, она также вызывалась, когда требовалось заполнить официальные бумаги или продать излишки овощей с огорода. Она пользовалась любым предлогом, чтобы пообщаться с миром, выйти в люди, показать себя и посмотреть на других.