Сегодня произошло несколько поистине драматических событий. Думаю, мне удалось добиться по-настоящему триумфального успеха.
Все пришло в движение сразу после обеда, когда этот несносный Люк принес мне папку с самыми свежими телеграммами МИДа.
Бернарда рядом не было – он оставил мне записку, что ушел на встречу с сэром Хамфри.
Я прочитал первую телеграмму. В ней сообщалось о передвижениях войск в Восточном Йемене. Я вопросительно посмотрел на Люка. Он ответил, что не видит в этом ничего серьезного.
– Да, но американский посол говорил что-то о Восточном Йемене еще на прошлой неделе!
– На самом деле? – со своей отвратительной улыбочкой превосходства спросил Люк. – Удивительно, что он об этом слышал.
Я попросил Люка объяснить мне, чем могут быть вызваны перемещения войск в Восточном Йемене. По его мнению, они могут готовиться к проведению одного из их постоянных рейдов на Западный Йемен.
– Имеются ли какие-либо основания для нашего беспокойства?
– Абсолютно никаких, господин премьер-министр, – заверил он меня.
Я откинулся на спинку стула. Помолчал, подумал. Затем сказал:
– Кстати, американский посол упоминал также и об острове Святого Георгия.
– На самом деле? – снова переспросил Люк. – Да, для американца он определенно образованный человек.
– Там что, какие-нибудь проблемы?
– Ровным счетом никаких, господин премьер-министр. Обычные местные склоки, не более того.
Что-то он от меня точно скрывал, но я, к сожалению, не знал что. Хотя главное было не в том, чтобы найти правильный ответ, а, скорее, в том, чтобы найти правильный вопрос. А я не знал, какой именно вопрос мне следует задать, чтобы вынудить Люка сказать мне, что МИД так упорно от меня старается скрыть. Значит, надо пытаться.
– По-моему, американский посол был весьма обеспокоен возможностью коммунистического переворота, – как бы мимоходом заметил я.
– Знаете, господин премьер-министр, им всегда что-то кажется, – с улыбкой ответил Люк.
На этом вопрос, похоже, был закрыт, и мне не оставалось ничего иного, кроме как взять следующую телеграмму, но… то, что в ней содержалось, мне явно не понравилось: вчера вечером мы проголосовали
– Послушайте, Люк, я ведь, кажется, дал предельно четкие инструкции воздержаться, разве нет?
– По-моему, нет, господин премьер-министр, – ответил он. Со своей обычной улыбочкой.
– Нет, да! – раздраженно возразил я. – Если мне не изменяет память, я недвусмысленно высказал нашему министру иностранных дел свои категорические пожелания при голосовании по антиизраильской резолюции
– Совершенно верно, – неожиданно легко согласился Люк. – Наш министр иностранных дел полностью принял во внимание ваши
Я рассерженно вскочил на ноги.
– Тогда почему же он ничего не сделал?
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, – со значением произнес он тоном, в котором не слышалось никакого уважения, – кое-что он все-таки сделал. Спросил у нашего посланника в ООН, имеет ли нам смысл воздержаться при голосовании.
– Что ему тот ответил?
– Сказал, что не имеет.
Чудовищно! Невероятно! Неужели наш МИД считает, что может вот так просто игнорировать пожелания премьер-министра?!
Люк тут же поспешил возразить, что все совсем не так. Он твердо убежден: при принятии любого решения МИД полностью принимает во внимание все, абсолютно
– Как это невозможно? У меня ведь есть телефон!
– Они не сочли это достаточно важным, чтобы будить вас в три часа ночи.
– Это было более чем важным! – заорал я на этого высокомерного сноба. – Белому дому это очень,
Мой взрыв возмущения, казалось, не вызвал у Люка никаких эмоций.
– Мы, конечно, можем устроить так, чтобы вам звонили перед каждым голосованием, господин премьер-министр, – совершенно равнодушным тоном произнес он. – Вся проблема в том, что таких бывает и два, и три, и даже четыре за ночь…
Он ровным счетом ничего не понял. Или понял все ровно наоборот. У меня нет никакой необходимости выражать свои личные пожелания в отношении всех решений ООН, но когда я их все-таки выражаю, то вполне естественно ожидаю, что они будут выполнены!
Впрочем, обсуждать допущенные ошибки сейчас уже не имеет особого смысла. Надо думать о будущем.
– Ну и что можно сделать, чтобы исправить эту чудовищную оплошность? – спросил я.
– Ничего, господин премьер-министр, – коротко ответил он. – Это вызвало бы крайне нежелательную реакцию. Государственную политику, как только о ней официально объявили, уже нельзя повернуть вспять.