– Где-то между Африкой и Индией, – объяснил я и посоветовал ему на всякий случай свериться с картой. Хотя ему-то какое дело, где этот чертов остров? Не все ли равно?
Но на этом дело не закончилось. Поль также выразил сомнение в том, что это будет простым визитом доброй воли, однако я терпеливо заверил его в полнейшей искренности наших намерений и проинструктировал его незамедлительно отдать приказ поднять батальон в воздух не позднее чем через шесть часов.
Кроме того, я дал ему указание сообщить прессе, что это самый обычный, так сказать,
Как ни странно, но Поль вдруг вздумал возражать (это премьер-министру-то!), что все совсем не так. Я раздраженно заметил, что
Сейчас, когда я начитываю минувшие события на диктофон, уже час ночи. Десантники действительно вылетели еще до полуночи – я не поленился проверить все лично. Чувствую себя полным энергии и сил, усталости нет и в помине, настроение по-настоящему боевое…
Я от всей души поблагодарил Дэвида Билу за его поистине бесценный совет. Мои немедленные и решительные действия произвели на него, как он сам выразился, «неизгладимое впечатление».
– Джим, теперь ты не только отпугнешь воинственных йеменцев, но и нагонишь страху на свой МИД, – с довольной улыбкой заметил он, выходя от меня через боковую дверь.
Он прав, тысячу раз прав! Я сам с огромным нетерпением жду, что будет дальше. Наше министерство иностранных дел – это самый настоящий рассадник трусости и нерешительности!
Победа! Полная и безоговорочная победа. Я был настолько возбужден, что, несмотря на усталость, долго не мог уснуть. Тем не менее, сегодня с раннего утра уже был у себя в офисе. Я просматривал последнюю почту, когда дверь неожиданно открылась и в кабинет вошел Хамфри.
Очевидно, МИДу не потребовалось много времени, чтобы сообщить секретарю Кабинета о происходящем, поскольку он сразу же отправился ко мне.
– Если не ошибаюсь, – произнес он голосом, в котором безошибочно угадывалась враждебность, – наш германский батальон ВДВ уже в воздухе.
– А где же еще ему быть? – с откровенной ухмылкой произнес я. И даже пожал плечами.
Секретарь Кабинета холодно посмотрел на меня.
– И кажется, взял курс на остров Святого Георгия?
– Совершенно верно, – охотно подтвердил я. – Должен там приземлиться где-то часа через два.
Моя простая и откровенная манера разговора, похоже, его нисколько не успокоила.
– Не слишком ли все это неожиданно, господин премьер-министр? – недовольно поморщившись, спросил он.
Я согласно кивнул.
– Да, неожиданно. Но не слишком. Просто мне вдруг захотелось проявить хоть немного доброй воли, Хамфри. Знаете, иногда так хочется сделать что-нибудь в этом духе.
– Чего никакие скажешь о нашем МИДе, господин премьер-министр. Во всяком случае, сегодня утром.
– На самом деле? – с невинным видом спросил я. – Интересно, почему?
– Визит «доброй воли» до зубов вооруженного батальона ВДВ в государство со столь нестабильной политической обстановкой может рассматриваться как в высшей степени провокационный. Подобного рода ситуация чревата взрывом.
Я же ухватился за его слово «взрыв».
– Но, Хамфри, вы же сами, причем совсем недавно, уверяли меня, что там нет никаких проблем, так ведь?
Обреченно вздохнув, он все-таки попытался выбраться из угла, в который сам себя загнал.
– Да. То есть нет. Никаких проблем. Но ситуация, тем не менее, взрывоопасна…
– Да будет вам, Хамфри. Мы чуть ли не каждую неделю передвигаем наши войска вокруг нашей Солсберийской равнины. По-вашему, это что, тоже потенциально взрывоопасно?
В наш разговор неожиданно вмешался Бернард. Думаю, искренне желая помочь секретарю Кабинета «спасти лицо».
– На Солсберийской равнине осталось много неразорвавшихся снарядов. Еще с войны, господин премьер-министр.
Я поблагодарил его за ценный вклад и вполне вежливо попросил Хамфри как можно точнее объяснить мне, что, собственно, могло так обеспокоить наш МИД. В тот момент меня больше всего интересовано, как он все это будет аргументировать.
– Видите ли, господин премьер-министр, это очень чувствительная часть земного шара, – осторожно начал он.
– Но меня неоднократно заверяли в ее абсолютной стабильности.