Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

– А никак! И это самое главное. При новой системе приказным порядком большинство не обеспечить, его можно будет только заслужить! Как, например, в 1832, когда округ депутата составлял не более 1200 избирателей, и закон можно было принять только при наличии большинства голосов в парламенте. А его члены голосовали «за», только если их избиратели тоже были «за». Теперь с вашей помощью наш парламент снова станет по-настоящему демократическим.

Я не верил своим ушам. Могло ли кому-либо в здравом разуме прийти в голову обратиться к премьер-министру Британии с подобного рода предложением? Разве что какому-нибудь ученому, у которого давно поехала крыша… Ладно, с этим все ясно! Пусть возвращается туда, откуда пришел. В свой сказочный мир счастливых грез и заумных сновидений.

– Хорошо, профессор, – прервал я его восторженное словоблудие. – Мы искренне вам признательны. Увлекательно, очень увлекательно, ничего не скажешь. – Я встал и крепко пожал ему руку.

Он был не менее искренне удивлен. Настолько, что на его высоком лысеющем лбу появились жирные капельки пота.

– О, э-э-э… благодарю вас, господин премьер-министр, благодарю, – растерянно промямлил он, и прежде чем ему удалось прийти в себя и продолжить свою ахинею, Бернард вежливо, но решительно проводил его к выходу из моего кабинета.

Не успела за ним с мягким стуком закрыться тяжелая дверь, как с милой улыбкой Хамфри произнес:

– Ну разве это не замечательно, господин премьер-министр? Настоящая демократия, поздравляю вас! – Он сложил руки вместе и почему-то радостно потер ладошки.

Я, не обращая внимания ни на его непонятное ликование, ни на него самого, повернулся к Дороти.

– Он что, не шутит? Такое действительно возможно?

– Увы, господин премьер-министр. – Она сочувственно пожала плечами. – Боюсь, что да, вполне возможно.

У меня все поплыло перед глазами. Члены парламента будут голосовать, как им хочется? Но это же недопустимо!

– Совершенно верно, господин премьер-министр, точно также было после принятия в 1832 году закона о реформах, – невозмутимо подтвердил секретарь Кабинета.

Тем не менее, я попытался объяснить ему (как будто ему об этом не было известно!), что вся наша система зависит от того, что наши депутаты голосуют именно так, как того требует премьер-министр.

– Если же произойдет непоправимое, им придется следовать воле своих избирателей!

– Или велению своей совести, – охотно добавил Хамфри.

– Вот именно! – подтвердил я, невольно подражая этому чертову профессору. И повернулся к своему главному политическому советнику. – Дороти, вся эта схема абсолютно неприемлема.

В ответ она спросила, как в таком случае быть с проблемой Агнесс Мурхаус и ее отношением к местной полиции. Я несколько замялся, не зная, что сказать, однако, к моему глубочайшему удивлению и, надо честно признаться, к радости и огромному облегчению, оказалось, что у Хамфри уже имелось вполне приемлемое решение этой досадной проблемы.

– Мне пришлось с ней встретиться еще раз, господин премьер-министр, и мы обо всем договорились. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста. Здесь все изложено достаточно просто и с предельной полнотой. И он протянул мне листок с текстом меморандума.

(По счастью, упомянутый меморандум был найден буквально рядом с магнитофонной кассетой, на которую начитывалась эта глава, поэтому мы с удовольствием воспроизводим его ниже. – Ред.)