К моменту разговора с Игорем мое «хозяйство» легко уместилось бы в портфеле — оставалось только самое важное, самое секретное, с чем рука не поднималась расстаться: сведения о ценных агентах, то, что могло нанести вред людям, которыми я дорожил. Прикидывая варианты развития событий, я представлял себе, кто
и когда наложит лапу на КГБ. Картина получалась малоприглядная, я был уверен, что в такие руки агентуру отдавать нельзя. Все, что у меня оставалось, можно было вынести из «Дома» в один присест и сжечь на каком-нибудь пустыре (это на крайний случай), но пока такие действия могли быть справедливо расценены как нарушение приказов и правил, а я был аккуратным чиновником… Я предусматривал оба варианта — и самовольное уничтожение материалов, и «разрешенное». Документы на получение нужных санкций были готовы, многие не спеша делали то же самое: невеселые предчувствия одолевали не только меня. Несколько беззаботно вела себя молодежь, но ведь у молодых сотрудников и дела были «помоложе». Интересно, чем в это время занималось наше руководство? В основном, похоже, карьерными делами…«Палкин», к тому времени уже начальник Управления, присматривал, видимо, красивые должности для выхода на пенсию… «Пропойца» выскочил в генералы и был его заместителем… «Рыхлый», сидя опять в родном адмотделе ЦК, подумывал даже и о должности зампреда КГБ… Подумать только, это оперативное убожество мечтало о руководстве огромной секретной службой, имея самое туманное представление о том, как
делается эта работа… Но он умел назидать и считал это главным. О, как он назидал — даже «Палкин» был бы озадачен этими назидательными всплесками…Они чувствовали себя еще уверенно — все казалось прочным, незыблемым, ясно уже было, что главный перестройщик угомонился и ничего, кроме собственных дел, перестраивать не будет… Основную историческую задачу он уже перевыполнил — дал Западу все, что Запад хотел, не думая о последствиях для собственного народа и страны. Он упивался загрантриумфами, нобелевской премией, дачами и особняками, а главное — властью, такой большой, сладкой, бесконтрольной, безотчетной, казавшейся вечной… И, охраняя эту власть, он горой вставал на заседаниях Верховного Совета за тех, кто, как ему казалось, беззаветно был готов защищать ее и сопутствовавшую ей царскую роскошь. Как беспомощно лгал и доказывал он, что никаких привилегий не существует, что в аппарате ЦК всего-то 250 автомобилей…
Экономика тыкалась то в один тупик, то в другой. «Свободная пресса» послушно тявкала то про бригадный подряд, то про хозрасчет, то про 500 дней, то про аренду, но не получалось ни то, ни другое, ни третье… Удавалось без промаха одно — безнаказанно надувать тех, кого они любят называть «народом». Обещания светлого будущего начали приобретать конкретные, твердовалютные формы — провозгласили программу «Урожай — 90» (потом о ней наглухо забыли). Наобещали колхозникам златые горы и моря разливанные — только уберите урожай, а уж мы… будут вам и видеомагнитофоны, и холодильники, и автомобили…
Начали подбастовывать шахтеры и порадовали необычайной дисциплиной — ни водки, ни буйства — значит, не весь еще рабочий класс пропоили, думал я. Однако и тут быстро всех угомонили — наобещали прибавок, а где и прибавили — заткнули рты. Рабочих они по-прежнему боялись больше, чем морской пехоты США.
Пресса вплотную подбиралась к горлу Комитета, с горькими и «разоблачительными» статьями выступали бывшие чекисты. А организовать кампанию в поддержку ведомства было некому. ПГУ принялось драпироваться в белоснежные одежды, делая вид, что никогда не имело ничего общего с КГБ…
И все дружно тыкали пальцем в 5-е Управление — вот они во всем и виноваты, специалисты по политическому сыску, проклятые сатрапы, клевреты бобковские…
Из Управления и из отдела стала увольняться молодежь. Уходили толковые, грамотные ребята, такие, как «Матерщинник» или «Назвавший Тарковского Собакой» — оставались, их положение упрочалось. Бездарные, безграмотные, они держались кучно, делали карьеру, пробивали себе загранпоездки, гонки за которыми превратились уже в вид спорта.
Именно в это время сбежал на Запад единственный предатель 5-го Управления — сын известного в прошлом деятеля Верховного Совета Ш. Он работал относительно недолго, лет восемь, в аналитическом отделе, куда стекалась вся информация Управления… Нашлись доброхоты, устроившие ему командировку в Данию на какой-то международный конгресс, а из Копенгагена он прямиком удрал в США — это единственное, что стало известно.