Да, я там работал: Записки офицера КГБ

…Я, одетый, обутый и подстриженный под молодого американца, болтаюсь несколько дней в Москве по дороге, скажем, из ФРГ в Финляндию. Ну, понятно, документы, атрибутика, автомобиль и прочее. Я — сын богатых родителей, плейбой, везде завожу знакомства и через «С», а то и самостоятельно выхожу на архитекторшу или ее дочь. «Леди, как проехать туда-то? А вам не в ту сторону? Могу подвезти, а вы мне покажете дорогу» и т. д., и т. п. Выманиваю рукопись и с шиком «уезжаю» в Финляндию, а оттуда в США… Через неделю к «Доценту» ли, к архитекторше ли приходят мои коллеги и рассказывают, что на таком-то километре Минского шоссе разбился вдребезги американец такой-то. В его багаже нашли рукопись, спрятанную в… ну, не знаю, где, а из его записок следует, что рукопись он получил от таких-то и принадлежит она перу такого-то. Как говорится, пройдемте…

Сейчас все это выглядит невероятно глупо, но тогда казалось весьма возможным. Началась проработка деталей. Я проторчал день в ГАИ и добыл несколько фотографий изуродованных «мерседесов». Через связи ВГУ в УПДК были добыты немецкие овальные номерные знаки, которые выдавались в ФРГ иностранцам, купившим машины для вывоза. «Вставить» эти номера в фотографии разбитых мерседесов для наших спецов было раз плюнуть.

Проделана была вся подготовительная работа, доложено нескольким начальникам и одобрено ими, но на Бобкове все остановилось.

От него Лебедев пришел печальный (тоже увлекся моими выдумками) и повторил то, что мы слышали от Ф. Д. много раз: через дела надо видеть процессы, имеющие место в обществе. А в деле «Доцента» никаких процессов пока не видно… Надо копать глубже… Кроме того, сейчас мне кажется, что Ф. Д. сразу понял опереточность наших замыслов и, наверное, немало поусмехался на мой счет.

****

Все другие спецслужбы, кроме советской и ее бывших сателлитов, разговоров на тему о близости к народу никогда не вели и не ведут. Мы же и наши «друзья» из соцстран — так их называли на опержаргоне, орали об этой «близости» изо всех сил.

На самом деле — это страшная чепуха. Нет более удаленных от народа учреждений, чем спецслужбы — самые структурированные из существующих структур. Единственная причина утверждать, что мы были близки к народу, — та, что «заботами» ЧК — НКВД — НКГБ — МГБ — КГБ было охвачено большее количество граждан собственной страны, чем где бы то ни было.

Г. Х. Попов, комментируя как-то конфликт Калугина с президентом и руководством КГБ, раздраженно заметил: «Ну что все так заступаются за него? Человек всю жизнь шпионил против американского народа…» Это ошибка, иллюстрирующая полное непонимание задач и целей спецслужб даже достаточно грамотными людьми.

Спецслужбы «шпионят» не за народами. Их собственным и зарубежным народам на них сильно наплевать (народы никогда не знают, сколько денег вынимается из их карманов на существование этих самых служб).

Эти службы создаются и финансируются правительствами, и деятельность их направлена не против народов, а против других правительств, а также политических, военных, научных учреждений, иногда частных, принадлежащих «народу».

Если и говорить о близости спецслужб и народов, то только как о близости оперативных работников и их агентов.

****

В то время в «Доме» было пять или шесть столовых; две из них, говорили, в помещении бывшей внутренней тюрьмы, несколько буфетов для рядового состава и сколько-то «залов» для руководящего. В столовых «для всех» еда была вполне сносная, стоила она столько же, сколько и в городе, но все было почище и покрасивее. Чуть не вплоть до указа, Ранившего Каждого Русского Человека, продавали пиво.

Обедать было интересно: в кучу сбивались оперы из разных управлений, пограничники, разведчики — все помещались в одном здании. В столовых знакомились, обсуждали дела, которые там можно было обсуждать. Случай, из-за которого вспомнились столовые, врезался в память. Сотрудник нашего управления, офицер уже в годах, рассказывал соседям по столу об отпуске, который провел у родителей то ли на Смоленщине, то ли близ Рязани. Он с горечью говорил о нищете заброшенной деревеньки, почти первобытном ее состоянии. Там он родился, это была его родина.

А за соседним столом сидел молодой, но уже подававший большие надежды подлец из парткома КГБ — энергичная прилизанная тварь. Он не только подслушал разговор, но и взял под наблюдение рассказчика. Внутри здания тот, естественно, не проверялся… Установив номер комнаты, в которой работал отпускник, нетрудно было узнать и его фамилию. Хорек помчался то ли в партком, то ли к руководству с сообщением о «тенденциозных, искажающих нашу советскую действительность» высказываниях.

Хотя отпускник был офицером неплохим, отменно крепким физически, он был тихо, без собраний и выговоров, отправлен на пенсию — благо она была почти полностью выработана…