Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС

В КПЧ наметился раскол. Правые элементы восхваляли Дубчека. Ему эта роль очень импонировала. Пошла атака на КПЧ, чехословацкое правительство, его политику, на органы государственной безопасности, органы МВД, прокуратуру, армию. Всему этому активно способствовали все средства массовой информации, что и привело к полной дестабилизации состояния Чехословакии, породило до некоторой степени национальную рознь, прежде всего между чехами и словаками, когда последние в адрес чехов говорили оскорбительные слова.

Пусть простит меня читатель моих дневниковых записей, если сегодня, спустя двадцать лет, я возвращусь к нашим сегодняшним дням и в свою родную страну. Советский Союз. Состояние моей страны во многом схоже с Чехословакией того времени. Экономика, социальные вопросы, экология страны находятся в плачевном положении. Материальное состояние трудового народа в тяжелом положении. Под девизом гласности, демократии всех средств массовой информации идет оголтелая атака на партию, ее идеологию, политическую систему. На этой волне идет разгул анархии, неповиновение законам, упадок всякой дисциплины и порядка, ответственности за порученное дело. Начатая перестройка (а все это я бы назвал реформой) основательно буксует, и неизвестно, когда и как мы выедем из этой «глубокой колеи». Идет открытая атака на органы государственной безопасности, МВД, армию, прокуратуру, правоохранительные органы. Народ от всего этого устал — он ждет от верховной власти порядка и спокойствия. Межнациональная рознь разъедает страну. Мне, прожившему много лет (я только в партии 62 года, всю жизнь трудился не покладая рук), страшно смотреть, куда мы идем и что мы оставим своим внукам, правнукам, всему будущему поколению. Настал роковой час. Всем нам нужно опомниться, взяться за разум и конкретные дела, покончив с пустословием. Нас спасать некому будет — мы стоим над пропастью.

После этих тяжелых раздумий возвращаюсь в Чехословакию, в февраль месяц 1968 года. Будучи в Праге, Л. Брежнев пытался выяснить истинную обстановку и обстоятельства в партии и стране. Но безапелляционные заверения А. Дубчека, что в КПЧ и стране все идет хорошо и им положение полностью контролируется, как-то успокоили его. Дубчек вел себя слишком восторженно и даже заносчиво. Мне было больно и обидно смотреть на Л. Брежнева. Он, не добившись никакой ясности и определенности от «руководства» КПЧ, как-то обмяк, растерялся перед наглым поведением Дубчека.

Он, Дубчек, совершенно не выслушивал Брежнева, да видно было, что и не хотел выслушивать. Высказывал совершенно противоречивые мнения и толкования того, что происходило в КПЧ и стране.

При такой ситуации и обстановке Брежневу ничего не осталось делать, как улететь в Москву, не дождавшись конца празднования. Свой отъезд Брежнев мотивировал необходимостью быть на праздновании Дня Советской армии 23 февраля. Вечером 22 февраля Л. Брежнев улетел в Москву, оставив меня вместо себя как руководителя делегации.

В эти дни у меня было много встреч и обстоятельных бесед с некоторыми руководителями партии и правительства Чехословакии, в частности с Кольдером, Якишем, Биляком, Ленартом и другими чехословацкими товарищами. Была обстоятельная беседа с нашим послом С. Червоненко. Все они проявляли большую тревогу по поводу стабилизации в партии и стране, разгула анархии, неуправляемости страной.

А. Дубчек уже идет на поводу правых элементов, чем явно способствует политической и экономической дестабилизации страны.

25 февраля. После всех торжественных процедур и приемов вечером вся наша делегация вылетела на родину с тяжелым осадком. По договоренности с Брежневым я должен был лететь в Киев, собраться с мыслями и по приезде в Москву доложить все подробно о моих встречах, переговорах и впечатлениях.

Но Киев по погодным условиям наш самолет не принял, и я со всей делегацией полетел в Москву. Поздно, в тот же вечер, была встреча и беседа с Л. Брежневым, которого я подробно проинформировал о моих встречах, переговорах и моем личном впечатлении. Как я тогда заметил, все это произвело на Брежнева тяжелое, даже, можно сказать, шоковое впечатление.

Март. Принял Д. Павлычко, с ним был очень обстоятельный и серьезный разговор. Я ему откровенно сказал и даже пожурил за то, что он свой талант направляет и тратит далеко не по назначению и что он может пожалеть об этом, но, может быть, это будет поздно. Он со всеми моими доводами и высказываниями согласился. Из разговора с Д. Павлычко выяснилось, что мне надо встретиться и провести серьезную беседу с Секретариатом Союза писателей Украины. Для этого важного дела обязательно выкрою из моего сжатого режима время.