Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС

У Брежнева состоялось совещание. Разговор велся обо всем и ни о чем конкретном и определенном. Он сам мне позвонил и «пригласил» на совещание, говорил, что якобы он мне несколько раз звонил из Крыма. Это ведь неправда: в моей приемной всегда находился дежурный, и он бы мне передал. На совещании он два или три раза упоминал мое имя и отчество в положительном плане. После совещания сам сказал, что мне разрешен отпуск и поездка на отдых в Чехословакию, в Карловы Вары, а затем в Румынию, на Черноморское побережье. Сам он уезжает в Казахстан и Сибирь, чувствует, что хлеб там есть, вот и едет сделать очередной вояж, чтобы затем сказать о своей особой роли в заготовках хлеба.

27 августа. Из Киева возвратилась Иринка с отвратительным настроением, мне ее очень жалко, бедняга, она очень переживает все случившееся со мной. «Доброжелатели» еще подогревают, трактуют и судят обо всем по своему умозаключению. Мной все очень тяжело переживается. Если бы не Иринка, дети и внуки, если бы не все это, я бы все свои мучения закончил в один миг с большим «эффектом». Пусть бы судили, как хотели, мне ведь все равно было бы. Но надо терпеть, больше выдержки. Все, что случилось, нам обоим с Иринкой стоит очень дорого, много нервов и здоровья.

Переговорил с Подгорным, на душе и сердце стало немного легче. Брежнев все больше и больше начинает игнорировать и расправляться с товарищами, которые принимали самое активное участие в осуществлении и проведении октябрьского Пленума ЦК КПСС (1964), который привел волей слепой судьбы к власти Брежнева. Как я ошибся в нем! Но еще большая трагедия в том, что не я один ошибся, и вообще теперь мы часто думаем, зачем мы все это делали с октябрьским пленумом, зачем мы освобождали Н. С. Хрущева? Ведь сейчас делается гораздо все хуже, а «культ» Брежнева с каждым днем все больше и больше раздувается. Чувствую, что наделает Брежнев много разных гнусностей, глупостей и огромных ошибок, которые дорого нам обойдутся.

4 сентября. Из аэропорта Шереметьево в 10.00 вылетел специальным самолетом в Прагу, а оттуда — машиной в Карловы Вары. Отдыхал и лечился там с 2 по 24 сентября. Много посмотрел, побывал на предприятиях. В Карловых Варах встречался с В. Биляком. Он специально приезжал ко мне на виллу «Яворинка», где я остановился. Разговор с Биляком был откровенный и интересный. Чувствуется, что он не удовлетворен своим положением и хотел бы возвратиться в Словакию. Но Гусак его не отпускает, руководствуясь соображениями: Биляк, во-первых, очень нужен Гусаку, иначе он окончательно запутается; во-вторых. Гусак боится пускать Биляка в Словакию на самостоятельную «деятельность». Биляк мне откровенно сказал, что Гусак, конечно, случайно всплыл на такую большую политическую арену, к тому же он очень много говорит и много пьет. К великому сожалению, это относится не только к Густаву Гусаку, а и к Леониду Брежневу.

24 сентября — 4 октября. Самолетом из Чехословакии прилетел в Румынию. Был в Бухаресте, а затем на побережье Черного моря. Румыны принимали подчеркнуто вежливо. Посмотрел морской порт Констанцу, в который вообще мало кого допускают, его большую реконструкцию. Курорты Румынии строят дорого, целыми комплексами, с очень оригинальным архитектурным решением. Был в горах в Брашове, где особенно теплые и хорошие встречи. Осмотрел прекрасный Бухарест. Отличный город. Нашим городам до него далеко. Смотрел и знакомился с новыми жилыми массивами в Бухаресте. Здесь же посмотрел высотную гостиницу, которую румынам построили американцы. Подобного строения мне еще не приходилось видеть — все сделано отлично. Меня принял Чаушеску. Беседа с ним была продолжительной и интересной. Из Бухареста позвонил в Москву, переговорил с Подгорным, Полянским, Мазуровым, говорят, что все идет своим чередом, все в порядке, отпуск можно продолжать.

5—15 октября. Находился в Пицунде, куда прилетел из Бухареста. Погода стоит хорошая. Был в Сочи, осмотрел город, новый цирк, морской порт. Посетил на специальном морском судне Сухуми, познакомился с парком, портом, побывал на могиле Нади Курченко. Позвонил в Киев, разговаривал с Ляшко — открепили моих от спецбазы. Подлецы, что же они делают? Этого ведь ни забыть, ни простить нельзя! Настроение испорчено, окончательно и надолго.

18 октября. После отпуска приступил к работе. Просматривал почту. Щербицкий при поддержке и руководстве Брежнева совсем распоясался. Думал я, что это непорядочный человек, но не допускал, что это такая сволочь, подхалим и льстец. Надо всей этой подлости давать решительный отпор. Но я чертовски устал. Я не мог быть и не буду никогда подхалимом и льстецом. Кто льстит, тот не уважает ни того, кому льстит, ни себя. Я этого не могу терпеть. Мне стало совершенно ясно, что Брежнев задался целью постепенно сбивать мою растущую популярность, подрывать доверие ко мне, а если бы он мог, он готов и скомпрометировать меня.