Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС

Условился со Щербицким встретиться 20 декабря и поговорить по ряду вопросов. Он дал на это согласие. (Но впоследствии уклонился от встречи под разными благовидными предлогами. Обошлось не без консультации с Брежневым, ибо оба они хорошо знали, какой разговор у меня мог быть при встрече с ними. Брежнев тоже избегает со мной встречи наедине.) Я наметил перечень вопросов, по которым пойдет разговор при встрече с Брежневым или со Щербицким: «О форме и поспешности решения моего «ухода» с должности первого секретаря ЦК КПУ. Чем была вызвана поспешность и в чем причина такого решения? Почему мне никто не дает на этот вопрос вразумительного ответа? Пленум ЦК КПУ провели в пожарном порядке, когда я еще не успел доехать до Москвы. А я ведь только в ЦК проработал десять лет, можно и должно было бы все сделать по-партийному, по-человечески: побывать мне на Пленуме ЦК, проститься с партийным активом, членами ЦК КПУ. Почему этого не сделали? Побоялись эксцессов? Да разве я мог бы допустить что-либо подобное! Тут, как говорится, «на воре и шапка горит». Почему происходит ложь и клевета, неправильная информация на стиль и методы моей работы в бытность работы в ЦК КПУ? Ведь до этого мне нигде никто ничего подобного не предъявлял. Все это доводится вплоть до секретарей райкомов партии. В аппарате ЦК КПУ тоже прорабатывают методы, и руководство организовано натравливает аппарат на все прошлое. Организовано гонение на все кадры, которые близко работали со мной, вплоть до кадров КГБ. Много идет болтовни о якобы какой-то моей «нескромности» — все это натаскивается искусственно. Пытаются приклеить мне ярлык «экономического национализма», а что это — сами не знают. Это же возмутительно! Идет гонение и на семью; подвергают беспрерывным проверкам разными комиссиями работу моих сыновей, сомнению — их квалификацию, деловые качества, даже ученое звание младшего сына. Накладывают запрет на его выезд в заграничную командировку с научной целью. Обливают грязью мою супругу, клевещут, что якобы она ездила в туристические экскурсии за границу за государственный счет. Это является самой наглой ложью и клеветой.

Самым гнусным является и то, что искажается история: в киножурналах торжественных заседаний я «убран», и вместо меня везде фигурирует Щербицкий. Это же возмутительно и гадостно. Что же я, враг народа? Такая организованная травля может довести меня до отчаяния, до трагедии. Я перед партией, перед народом своим ни в чем не провинился, всегда работал честно, отдавал все свои силы, опыт и знания на общее дело. Меня теперешняя работа не удовлетворяет, на ней только тупеешь. Полное бесправие в деятельности. Я ведь просил вас, тов. Брежнев, оставить меня в Киеве в связи с уходом на пенсию. Я вам заявляю, что если не будут вами приняты меры, ограждающие мое человеческое достоинство и партийную честь, не прекратится организованная травля, то я вынужден буду открыто, публично организовать свою собственную защиту. Я вижу во всем этом только то, что если ты не льстец, не подхалим и не угодник, а имеешь свое мнение по ряду вопросов, то защищать можешь только сам себя.

(Все это впоследствии я изложил в письме на имя политбюро и при встрече высказал прямо в лицо Брежневу. Но толку от этого было мало. Он при этом, прочтя письмо, только и сказал: «Что же ты хочешь, чтобы оставить этот документ и чтобы меня после моей смерти пинали ногами?» В ответ я Брежневу сказал: «Вы думаете, что будет с вами после смерти вашей? А меня живого мерзавцы пинают. Что же мне делать?» Брежнев молчит. Вот таким нелегким был для меня разговор с Брежневым.)

В Кремле в специальной комнате отмечали 66-летие Брежнева. Был узкий круг — члены и кандидаты политбюро, секретари ЦК КПСС. Почти все выступающие пели Брежневу дифирамбы, восхваляли его «деятельность и гениальность». Я сидел молча. Тогда обратился ко мне Брежнев с вопросом, читал ли я его доклад к 50-летию СССР и каково мое мнение? Я ответил, что свои замечания и предложения по докладу я отослал его помощникам.

20 декабря. Порт Хайфон подвергся жестокой бомбардировке ВВС США: в польское судно два прямых попадания бомб, судно горит и тонет, имеются жертвы — убитые и раненые, команда покинула корабль и принята на борт нашего судна. Прошло уже восемь месяцев со дня подписания нами документа с США. В этом документе говорилось и о прекращении бомбардировки Вьетнама. Ничего не стоят эти бумажки! Но мы их в своей политике очень фетишизируем. Когда-нибудь вся эта игра нам дорого обойдется. А с кого будет спрос? И кто будет отвечать? Народ, он ведь в первую очередь выносит и терпит тяжесть причуд политиканов.