Да пошли вы все!.. Повесть

 Его внимание отвлекла толстуха-такса, волочащая брюхо по асфальту и удерживаемая от опасных резких движений металлической цепочкой и таким же ошейником-колье. «Ура-гав!» - вскричал в экстазе малыш и, не раздумывая, бросился к её хвосту. Та, не имея зажиревших сил сопротивляться, мотала, заигрывая, длинным хвостом-плёткой, мешая инспектору как следует обнюхать паспорт. Тогда он рявкнул, призывая к повиновению, и таксиха, испугавшись, сделала неуклюжий разворот, чтобы оказаться к нему носом. Но какой же зрелый ухажёр, знакомясь, смотрит на лицо подобно незрелому юнцу? Он оценивает даму совсем по другим частям тела. Поэтому Дарька сунул нос под живот сучки, и та, сдаваясь, изобразила толстое полено с торчащими вверх сучками. Иван Ильич пытался поймать и оттащить руками нахала, но он не давался, а хозяйка таксы, улыбаясь, разрешила:

- Пусть потреплет хорошенько, ей, толстухе, полезно.

Но малыш, тщательно проверив документы и не обнаружив сексуального криминала, потерял к ней всякий интерес, отбежал к бордюру, расписался и побежал дальше.

С улицы свернули в переулок по направлению к лесу и лесной аллее. И здесь среди бела дня, на тротуаре у стены дома породистый пёс опозорился: он, не стесняясь, выдавил две огромные какашки, а у Ивана Ильича, как всегда, не было ни пакета, ни совка. Что делать? Хорошо, что никто позора не видел. Забывчивому хозяину пришлось носком туфли пинать говёшки к краю тротуара и там свалить на проезжую часть. Дарька в процессе всей операции отчаянно лаял на ногу, возмущённый тем, что убирают такой заметный и такой вонючий сигнальный бакен-какен. Вспотевший от волнения и усердия хозяин для очистки обуви вынужден был использовать носовой платок, которым в заключение стыдливо накрыл кучу. И оба быстро удалились, как будто не имели к ней никакого отношения.

Прошли в стороне от старого Дарькиного дома и вышли прямиком в лес. Здесь было прохладно, пахло хвоей так, что невозможно надышаться, исчез привычный фоновый городской шум, уступив место тревожному замкнутому затишью. Иван Ильич предоставил зверю право выбирать дорогу в дикой чаще, а сам пошёл следом. Оба передвигались медленно, часто останавливаясь и внюхиваясь в незнакомые терпкие запахи.

 И вдруг Дарька замер, приподняв правую переднюю лапу. Иван Ильич тоже остановился, но ногу не поднял. Неподвижная композиция из двух тел продержалась несколько мгновений. Первым нарушил её, естественно, чуткий пёс. Какими-то неестественными скачками, высоко подпрыгивая на всех четырёх лапах, он ринулся к подножию толстенной старой сосны с вылезшими наружу корнями и с рычанием начал топтать кого-то в прелой листве двумя передними лапами. Этот невидимый кто-то, очевидно, пощекотал ему чувствительные подушечки лап. Дарька отскочил, постоял, что-то соображая и прислушиваясь с наклонённой головой, и снова бросился туда в высоченном прыжке, и снова затоптался, рыча. Щекотун не отвечал, и пришлось разгребать листья, чтобы увидеть шутника. Иван Ильич помог, но ничего, кроме дырки в земле, они не обнаружили. Охотник смело сунул в неё нос, фыркнул, разметав крошки земли и листья по сторонам, и принялся усердно и с большой скоростью, торопясь, разгребать нору, выбрасывая землю между задних лап, словно землеройная машина. Лишним пришлось отойти в сторону, чтобы не быть засыпанными с головой. Яма дошла почти до центра Земли, а неутомимый живой экскаватор всё роет и копает. Ткнётся мордой в дыру, фыркнет раз-другой, чувствуя дразнящий запах дичи, и снова за работу. Скоро вся морда до глаз покрылась земляной коростой, даже брови и уши усыпаны крошевом, но охотничий азарт не позволяет малышу замечать такие мелочи. Иван Ильич решил помочь другу, сорвал веточку и, сунув её в норку, пошурудил. Слава спасителю, убежище для жертвы оказалось неглубоким и ненадёжным для спасения, и пришлось чёрно-серой мышке вылезать, несмотря на жуткий страх, и убегать в поисках другой норы. Но заядлый охотник не дал ей удрать. В очередном прыжке с высоко поднятыми передними лапами он настиг её и придавил к земле раз, другой, третий, пока несчастная не перестала сопротивляться судьбе, не закорчилась в смертельных судорогах с выступившими капельками крови из уголков рта и носа. Не поверив, что всё кончено, Дарька осторожно потрогал её лапой, убедился, что мертва, и только тогда осторожно взял в зубы, прикусил пару раз и выплюнул. «Фу, какая гадость!» - читалось на грязной морде. «Вот так и в человеческой жизни», - подумал Иван Ильич, - «стараешься, добываешь, тратишься почём зря, а достигнешь и понимаешь, что старался зря, только морда в грязи».