Север никогда не славился единством, несмотря на то, что род Эффорд не прерывался. Народ здесь гордый и злопамятный. Одной Хатран известно, как разом забыть все старые обиды, семейные ссоры и неурядицы и перестать резать друг друга в надежде обрести влияние и власть.
Власть! Над кем, во имя Шульда? Над несчастными рыбаками и охотниками, каждую зиму молящимися о том, чтобы хоть как-то прокормить семью и дожить до весны? Над обнесенными деревянным частоколом дворами на три дома? Даже солеварни, прежде славившиеся баснословным барышом, теперь приносят лишь головную боль, ибо народ редеет, а возить большие грузы до крупных южных форпостов становится все труднее. Серебром не откупиться от чудовищ. Им не нужны наши жалкие монеты, меха и купчие бумаги.
Феор не понимал этой абсурдной тяги человеческих сердец – жажды роскоши посреди гибнущего мира. В то время, когда одни прозябают в нищете, другие стремятся накопить как можно больше, даже если половина богатства пропадет в погребах и на складах, а на оставшуюся часть ничего нельзя будет купить. В их сундуках чернеет нечищенное серебро и истлевают расшитые золотом парчовые и шелковые платья, в их амбарах плесневеют овощи и мука, в их ледниках гниет вяленое мясо, а в арсеналах покрывается ржавчиной старинное оружие и доспехи. Жадность – страшнейший людской порок.
Последние две ночи выдались скверными. Гон разразился посреди белого дня и принес немало худых вестей. Целые сутки дружина прочесывала окрестности в поисках пропавших. Смерть собрала щедрый урожай, но и теперь еще есть надежда, что некоторые вернутся.
Феору не спалось. Он поднялся пораньше, вышел во двор и вдохнул морозный воздух, которым веяло от наполовину скрытых туманной дымкой Хладных пиков. Далеко на востоке, за темнеющие массивы хвойных лесов цеплялось угрюмое солнце, озаряя долину холодным неприветливым светом и пробуждая кормилицу-речку, что тянется до самого Северного моря. В небо лениво поднимались тоненькие струйки дыма от соседних домов, облепивших крутые холмы. Совсем скоро выпадет снег. Почти тридцать лет назад Феор явился на север, а страсть к здешним величавым видам нисколько не притупилась.
Он надеялся поговорить с Харси наедине, а потому чуть свет отправился к княжескому терему на самую окраину Искорки.
Домишки в городе были низенькими, с сенями и чердаком, дабы лучше удерживать тепло. Дверь тоже ставили низкую – приходилось нагибаться, чтобы пройти. Щели меж бревнами затыкали мхом и паклей, а после обмазывали глиной. В особенно холодную пору даже скотину загоняли домой. Но если дом построен по науке, то печь с очагом давали достаточно жара, чтобы не замерзать и в самую лютую зиму. В последние время все чаще вырезали в стенах окна и укрывали их бычьим пузырем или слюдой, а на зиму плотно запахивали ставнями. Не желавшие пахнуть дымом богачи и вовсе ставили полноценные трубы. Старики такие новшества не жаловали.
Княжеские хоромы иного рода. Чертежи для изготовления сруба князь Хаверон заказывал у мастеров из Камышового Дома, где жива еще древняя инженерная традиция королевства Ховеншор. Это был большой особняк на южный манер с множеством покоев и светлиц, отдельными комнатами для прислуги, кухней и горницей. Ученый строитель долго ломал голову над правильным расположением печей и воздуховодов, дабы такую огромную храмину можно было протопить. Он предложил в качестве материала редчайшую изумрудную сосну, что растет только на Дальнем севере и по поверьям гонит прочь холод. Князь не пожалел серебра, и не зря – дом получился теплый, ладный и приятный глазу: с резными фронтонами, родовыми знаками на причелинах, коньком в форме соколиной головы, несколькими неширокими окнами с самым настоящим стеклом, а также изящным крыльцом, что украшали расписные узоры.
Хаверонов терем стал подлинным северным чудом, на которое еще долго съезжалась смотреть вся округа. Ветер трепал на его крыше гербовые стяги, где на сером фоне красовались две алых четырехконечные звезды – символы Хатран и Шульда.
За домом разбили небольшой сад вокруг Звездного дуба, чья кора от основания до макушки и раскидистых ветвей в темноте лучилась призрачным светом. Великан этот крайне редко попадался в лесной крепи и давал мало желудей, оттого стал символом удачи и благополучия для охотников.
Город просыпался.
На пригорке у реки уже паслась отара овец. Двое мальчишек в теплых шубах и шапках из той же овечьей шерсти, бегали рядом и неутомимо сражались на деревянных мечах. Феор помнил себя таким же сорванцом. Как же давно это было…
Мужичье брело к полям сеять озимые. Им помогала каурая лошадка, запряженная телегой с пузатыми мешками. Кузнец тоже не спал – с края селения эхом доносился приглушенный звон металла.
На утро был назначен ратный совет по погрому в Шелковице – еще одной напасти, которая постигла южную четверть.