Да родится искра. Часть 1

Поблизости от деревни как-то давно обнаружили диких бабочек – северных сородичей шелкопрядов. Прослышавшие о таком богачи нагнали людей, устроили поселение и попытались обуздать строптивых насекомых. Долгие годы кропотливой работы ни к чему не привели – секрет технологии из Теима постичь не удалось, но сама деревенька с чудным для севера названием так и осталась. Впрочем, теперь в тех местах вряд ли захотят селиться.

Вчера посланец Феора сбегал к сотнику, чья дюжина побывала в Шелковице, и все разузнал. Вести пришли самые темные, и совет наверняка затянется до полудня. После предстояли требы: прием двух десятков просителей, выслушивание тягомотных жалоб и бесконечных споров о земле, борьба за крохотные клочки которой не прекращалась ни на день. Поэтому застать регента одного можно было лишь на рассвете.

Феор долго откладывал этот разговор, но время пришло. Он сильно сдал и постарел. Не раз он замечал за собой, что путается в самом простом, начисто забывает первейшие дела, не улавливает в речах скрытые смыслы, что так важно для советника. Годы брали свое, и несмотря на природную проницательность и отточенный ум, его служба подошла к концу. Мир непрерывно менялся, а он не желал меняться вместе с ним. Феор все посчитал – дохода от медоварни вполне хватит на безбедную жизнь.

Он не желал признаваться себе, что главная причина такого решения – страх. Не чудовищ боялся Феор, а людей. Среди родовитых мужей постоянно росло недовольство, грозившее вылиться в мятеж. В этом случае под удар может попасть и его семья.

Регента он нашел на конюшнях – Харси любил ухаживать за лошадьми, когда выдавалось свободное время, оттого поднимался обычно еще до зари. Феор несколько раз осторожно заикался о том, что ему не пристало возиться в грязи и навозе и подобные низкие занятия пагубно влияют на княжий образ, но Харси не слушал.

– Только за простой работой я ощущаю себя человеком, – говаривал он, и спорить с ним было бесполезно.

Табуны особой породы диких лошадей, названной Нанир, водились в степях за Городом Тысячи Башен. Это были крепко сбитые, малорослые животные с короткими ногами и мощной грудью, сильные и выносливые.

Одного такого жеребца редкой соловой масти как раз и чистил князь-регент, одетый в рабочую робу, и издалека его нельзя было отличить от простого конюха. Он окатывал животное мыльной пеной и усердно тер щеткой, а конь фыркал и брыкался от щекотки.

Северные ветра изрезали лицо Харси морщинами, припорошили сединой виски и короткую бороду, в которой отродясь не водилось вшей вопреки устоявшемуся прозвищу. Высокий и широкоплечий, он все еще был силен и, пожалуй, дал бы фору в поединке любому сварту, но гибель жены и ребенка крепко надломила его. Это был уже не тот лихой рубака, грудью встречавший всякую пагубу. Его будто подменили. Он перестал облачаться в воинское снаряжение, более не возглавлял отряды и даже почти не выезжал из столицы, а пищу свою, после того, как однажды слег с животом, наказывал пробовать слугам. Его попрекали этим по-дружески и укоряли без всяких усмешек, но изжить причуду не удалось. Воинам трудно было поверить, что этот матерый волк превратился в труса.

– Да рассеется мрак, князь, – слегка поклонился Феор, дабы не разлить две кружки горячего молока, заботливо поданные Кеньей, что встретила его у крыльца.

– Здравствуй, Феор! – кивнул регент. – И не спится же тебе!

– Сам знаешь, я слишком стар, чтобы тратить жизнь на такое бесполезное дело, как сон.

– Да, ты времени зря не теряешь. Обкрадываешь вот мою кухарку, – рассмеялся Харси, скинул перчатки и принял кружку, от которой поднимался ароматный пар.

– Князь, я хотел поговорить об одном деле.

– С самого утра? О каком же?

Харси хлебнул молока, но вдруг отвел взор в сторону дома, расплылся в улыбке и поднял руку. Феор обернулся.

На крыльцо выплыла девушка в красном кафтане с высоким воротом и длиннополом платьице. Белокурые льняные косицы спадали Аммии на плечи. Жердинка – так ее называли в народе за свойственную юности худобу. Она приветственно помахала и направилась к ним, на ходу воздавая хвалу солнцу, что с трудом пробивалось сквозь туманное марево.

Феор очень любил Аммию за доброту и простосердечие, доставшиеся ей в наследство от матери, а также за страстную тягу к наукам, что привил отец. Однако она все еще была ребенком, сложным и противоречивым. Кротость и послушание странным образом соседствовали в ней с озорной любознательностью и периодами показного бунтарства, которые участились после исчезновения Хаверона. Однажды она забралась на яблоню и не слезала до самого вечера, потому что служанке пришло в голову потребовать этого в приказном тоне. В другой раз попросила дядю поехать в лес подышать сосновым духом, а когда Харси отказал, дулась на него целую неделю, пока тот не догадался исполнить просьбу. Феор был уверен, что Аммия могла стать хорошим правителем. Если бы ей дали время.