Да, Смерть!..

Прочитал не дале, как только что, предшествующие буквы. Вот оно. Появилось опять какое-то обаяние молодости в моих литературных строках. Такой, я бы сказал, средней молодости (не сказал бы при этом, что заурядной). Но вот тут следует сразу зато уж иная проблема. Не очень это тридцатилетний литера-труд получается, и вместо того, чтобы радоваться, что автор, несмотря на свой относительно зрелый возраст, сохранил свежесть, блядь, восприятия, возможен и иной порядок читательского сочувствованья: мол, чистая клиника, до тридцати лет дожил, а всё такой же дурак! Дураком был, дурак и есть, дураком и помрёт. Или там ещё можно что-нибудь, что не в коня, дескать, корм.

С седьмой стороны, почему настолько умного человека как я, должно вообще волновать мнение столь разных и столь многих людей? Да не должно меня это волновать, вот какая байда! Но… волнует. Знаете почему? Потому что я не человек…

11

А чего мне, собственно, бояться-то в плане уж во всяком случае смысла того, кто там, блядь, что промямлит мямлей своей о литературных достоинствах данного творения?

Уже и так все, кому надо и, в особенности те, кому не надо бы этого, на самом-то деле, знать, знают или желают искренне знать, как впрочем и считать, что Скворцов — либо человек сложный, либо он просто шизофреник, либо там истерик, либо ещё какой-нибудь там типичный и столь же клинический случай чего бы то ни было.

Обязательно типичный (а то как же?!) и непременно клинический.

Что, зайки, хочется очень стеночку поставить, чтобы отгородиться от всего этого? Хуй там, мои милые. Без мазы, ребятушки. Как не крути, а я — лишь один из вас. По другому и быть не может. Варианта у вас тупо два:

1) Вас не устраивает считать меня высшим над вами существом. И вы начинаете делать вид, что я вообще нечто другое. Я и случайность, и ошибка Природы, там, и кто угодно, но нечто принципиально иное, чем вы. Это принципиально для вас, потому что иначе выходит, что я прав, говоря, что вы — всего лишь мои отражения, и это так только потому, что я по Слабости собственной, свойственной одноврЕменно с Силой любой божественной субстанции, это допускаю. То есть, если не отгораживаться от меня, не проводить чёткую грань между вами, якобы нормальными людьми, и мною, сумасшедшим, то выходит, что я прав, как правы и вы, все мои иллюзорные части. Прав уже потому, что самым подлым на ваш взгляд образом не отрицаю и любой из ваших правот. (О, да, правот! Почти «блевот». «Скажите, вы — поэт? — О, нет…»)

2) Посыл тот же. (То есть, в сущности, тоже на хуй, но на иной… гм, манер.) Вас не устраивает считать меня высшим над вами существом. И вы начинаете делать вид, что я и вовсе не человек и не имею с вами ничего общего. И всё, что применимо к вам, неприменимо ко мне и наоборот. То есть я просто такая больная и бедная, по сути, достойная всякого сострадания, нервная, вконец пизданувшаяся от нервного напряжения обезьянка. И я, повторяю, не то, что не высшее существо, но даже не равное вам по разуму. Ибо что есть, блядь, Разум, как не умение, блядь, «рассудку страсти покорять»? И вот вы приходите к выводу, что надо деловито и спокойно мне просто объяснить, что я такой же как вы, в принципе, но вот там у меня было детство трудное и так далее.

Кстати, о фрейдизме. Это не у меня было трудное детство, а у него. И не у вас. А именно у него. Иначе — авторами теории либидо, — которая, кстати, в основном разработана вовсе не Фрейдом, блядь, невежды ёбаные, а учеником его Карлом Юнгом, о чём Фрейд, кстати, пишет в своей работе «Я и Оно» и там же, кстати, досадует, что ему какую-то хуйню приписали, — были бы вы.

Остаётся только открытым вопрос, для чего у него было трудное детство. То есть, что есть следствие, а что — причина. С точки зрения линейной концепции времени, да, причина возникновения фрейдизма — это детство Фрейда и его отношения с девочками, начиная с «евойной» матушки. Но вы бы уж лучше сначала поговорили с современными физиками, а они-то уж о линейности/нелинейности времени побольше не-физиков знают. Хотя, конечно, всегда можно сказать, что те из них, кто особенно воодушевленно будет дискутировать о нелинейности времени, наверняка всё детство продрочили хуйки свои детские на мамок, да на старших сестёр.

Объясняя мне во имя спасенья себя от несомненной моей правоты, что я такой же мудак, как и вы, вы неизменно начинаете расшифровывать общее для нас обоих (меня и вас) понятие «мудак». И для этого начинаете натурально рассказывать мне, о том, какие же вы мудаки, неизменно приговаривая «как и ты, собственно», «как и у тебя, надо полагать», «согласись». Да не согласен я! Да не так у меня! А у вас всё так только потому, что на самом деле у вас всё, как у меня, только вы всё себе врёте. Я тоже себе вру, да, согласен. Но я же знаю, что я себе вру. А вы не знаете, что за всю свою так называемую взросло-зрелую жизнь не сказали ни слова правды даже самим себе.

Так и выходит, что мы похожи только в одном, но этим вообще кто угодно похож на кого угодно, и даже что угодно похоже на что угодно.