Да, Смерть!..

Так например, я вру себе, что я человек.

И вы врёте себе, что вы люди…

Многозначно? Софистика? Ничего опять не понятно? Ну так я же предупреждал вас, что мы не одно и то же. Мне вот, например, всё понятно.

12

Я тут почитал + — гранки романа своего «Я» с подзаголовком «клаустрофобическая поэма» и опять позавидовал сам себе. Это произошло потому, что даже игра в печатный текст производит большее впечатление, чем самый что ни на есть текст рукописный, ежель даже и писан он сразу в компьютер.

И причина того, что ни A ни даже E не приемлют (о Марковском уж и не говорю) идеи не то, чтоб уж и исключельно (не опечатка! (прим. гур)) моей, в плане всеобщего «Я», состоит only в том, в чём состояла также причина органического неприятия насильно вводимых на русской кухне Первым Петром салатов. Не могли нормальные русско-татары (а не монголы вовсе, в чём здесь согласен я со Львом Гумилёвым) представить себе, как это возможно: жрать горох, не щедро наваленный в ржавую миску один к одному (в смысле, к зёрнышку) и неразмельченный картофель (за глаза называемый в оное время «чёртовым яблоком») в, соответственно, отдельной ж посуде, а за раз и то и другое сразу, да и к тому же не в виде попеременного зачёрпывания из двух разных куч, а скрупулезно, как это свойственно «немцам», смешЕнный друг с другом. Вот и всё. И не хуй тут ничего уж боле изобретать! В этом-то вся и проблема.

И, понятное дело, что, в конце концов, уже, впрочем, потомками их, но никак не ими самими, уже охуительно жрался оный салат — лишь бы жрать. Потому что к тому времени, как полюбили салаты, уж и полюбили до кучи нажираться в усмЕрть. Ну, сами понимаете, мода такая нашла, и чтобы не слишком под большую угрозу ставить своё положенье общественное, моду оную немедленно натурально многие взяли, не успела она, что называется, уж простите, найти.

Отсюда, не прискорбно сколь, вывод один, как из многого из другого: разберись сначала с собой: Пётр ль ты, и если Пётр, то первый ль, или и вовсе ты Александр Пушкин, — поэт божьей ли милостию, или всё-таки годный только к тому, чтоб лишь итожить и обречённо жене изменять. Таковой ёжкин кот…

13

«В общем-то», как по пору сию говаривать любит Сергей, извините, Троицкий, более известный в кругах непосредственных адресатов своих как лидер группы «Коррозия металла» Паук, существует только два варианта и только две функции во всём якобы необъятном пространстве. Это как «0» и «1» в двоичной системе. Это стремление к окружению и стремление выйти из окружения, если кто-то уже тебя опередил, то есть для кого-то уже успел стать ты объектом.

Это так же, как Солидаризация и Обособление, о которых уж и выше шла речь и со всей неминучестью и ниже пойдёт. Но не в смысле, в материально-телесный бахтинский низ, хоть и там неминуем (он), а существенно ниже: к самой чёртовой бабушке, каковая со всей неизбежностью также есмь Бог.

Когда окружают тебя — это неизбежность твоей Солидаризации. Когда окружаешь ты — это Обособленье твоё, ибо тогда неважно тебе становится, кого именно (поимённо) ты окружил, и конкретные люди тогда превращаются сперва в совокупность, а далее и вовсе в окруженный тобою массив.

Когда ты находишь себе надлежащую (то есть, в традиционном мифологическом смысле, подлежащую) женщину и со временем, ежель всё развивается, как в порядке вещей (он же — порядок бреда), становишься ты семьи новой главой. Это новый уровень твоего окружения. Означает это, что окружил ты оную девочку. К примеру, заботой. И стала она только-то из-за Любви своей излишне искренней к тебе не Катею более, не Ириной и не Генриеттою даже, а женой. То есть, окружив её мужской заботой своей, стало возможно тебе, козлу, время от времени в иных или тех же кругах говорить, (не упоминая имени этой умницы, которая натурально любит тебя), вот, мол, моя жена там бу-бу-бу то-то и то-то.

Она, конечно, тоже не остаётся в долгу. Ей ведь тоже, ибо якобы тоже она человек, хочется думать, что она окружила (заботой) тебя, а не напротив, и она говорит, вот мой муж там…

Я знавал одну очень милую даму (знавал, не подумайте, в качестве своей учительницы литературы), которая будучи умницей и безусловно красавицей (во всяком случае на мой вкус), невыразимо искусно произносила между делом (в ходе семинарских занятий) словосочетание «мой супруг». В это время её супруг, как правило, сидел внизу, в вестибюле дома пионеров имени Павлика Морозова и ждал свою девочку, «супругу свою», разумеется, мысленно называя её никак не Ольгой-Оленькой там, а как-нибудь наверняка, в известном смысле, смешно. Это тайное имя её (точней, перифраз на манер бера, знающего, где берут мёд и вообще что почём в этом плане в подлунном) скорее всего пришло к ним в виде подарка Всевышнего в какой-нибудь там момент особенно трогательного раскрывания Олиного ротика в процессе соития или сугубо орального секса.