Да – тогда и сейчас

Он не знал, как объяснить жене, что после того, что он видит на работе, ему необходимы деревья и тишина, ему требуется видимая, осязаемая граница между двумя сторонами жизни, мост, который можно перейти, оставив позади прошедший день. В мечтах все было очень просто: вот полицейский Глисон, а вот Фрэнсис Глисон. Полицейский Глисон оставался на одном берегу, а Фрэнсис Глисон переходил на другой. Среди преподавателей в академии встречались ветераны, которые за тридцать с лишним лет службы ни разу не доставали оружия из кобуры, а Фрэнсису всего за полгода применять его пришлось уже несколько раз. Его сержант не так давно пальнул в тридцатилетнего мужчину в тупике у автострады Брукнер, и тот умер на месте. В участке решили, что все было по закону, ведь погибший сам был вооружен и к тому же под наркотой. Сержант ни капли не переживал о случившемся. Фрэнсис пил с ним и поздравлял его вместе со всеми. Но на следующий день в участок пришли мать убитого и мать его детей. Они сидели в приемной, и никому не было до них дела. У погибшего была мать. Он сам был отцом. Он не родился наркоманом. Отсиживаясь в кухне и всей душой желая, чтобы женщины поскорее убрались ко всем чертям, Фрэнсис представлял, какой была жизнь этого бедолаги до того, как он имел глупость направить на полицейского ствол двадцать второго калибра.

Лине он ничего не рассказывал – говорил только, что работа нравится, дел невпроворот, – но она словно угадала его мысли и согласилась посмотреть дом еще раз. Представила яркие клумбы у крыльца. Можно будет устроить гостевую спальню. А добираться до Манхэттена на автобусе и вправду быстрее, чем на метро из Бей-Риджа.

В апреле семьдесят четвертого, через несколько недель после того, как Глисоны наняли грузовик с брезентовым тентом и переехали в Гиллам, врач из маленькой клиники около кинотеатра осмотрел Лину и сообщил, что она на втором месяце и бегать за автобусом ей осталось недолго. Теперь ее работа – есть за двоих, думать о приятных вещах и меньше времени проводить на ногах. Она рассказала обо всем мужу, когда они бродили вокруг дома, прикидывая, где посадить помидоры. Фрэнсис остолбенел.

– Ты же понимаешь, как это получилось? – осведомилась Лина, стараясь сохранять серьезный вид.

– Тебе нужно сесть.

Уронив помидорный куст, Фрэнсис обхватил жену за плечи и увлек на террасу. От прошлых хозяев там осталась пара ржавых садовых кованых кресел, и он обрадовался, что не выбросил их. Фрэнсис усадил Лину в кресло, уселся напротив, вскочил на ноги, снова сел и снова вскочил.

– Мне что же, сидеть тут до ноября? – спросила Лина.

Она ушла в отпуск на двадцать пятой неделе – надоело слушать мамины страшилки о том, что беременную могут выпихнуть из автобуса или задавить в толпе на вокзале. В тот день, когда Лина в последний раз накрыла чехлом свою пишущую машинку, девчонки устроили ей прощальную вечеринку в конторском буфете и заставили нацепить детский чепчик, украшенный ленточками от подарочных коробок.

Никогда в жизни у Лины не было столько свободного времени. Едва она успела познакомиться с пожилой парой, жившей по соседству, как старушка умерла от рака мочевого пузыря, а ее мужа спустя две недели унес обширный инсульт. Опустевший дом стоял как ни в чем не бывало, будто ему забыли сообщить о смерти хозяев. На почтовом ящике по-прежнему позвякивали китайские колокольчики. На крышке мусорного бака лежали садовые перчатки, словно кто-то мог вернуться за ними с минуты на минуту. Постепенно лужайка перед домом заросла. На подъездной дорожке выросла гора разбухших от дождя и выцветших на солнце газет. Никто не собирался их убирать, и Лина в конце концов сделала это сама. Пару раз риелтор привозил покупателей, но никто из них не возвращался. Иногда Лине случалось за весь день не произнести ни слова и – если не включать телевизор – ни разу не услышать человеческого голоса.

Натали Глисон родилась в ноябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, через месяц после первой годовщины свадьбы своих родителей. Мать Лины пожила с ними неделю – дольше никак не могла, ведь без нее Анджело себе и чая заварить не мог. Гося обещала помогать дочери, но с утра до вечера только сидела, склонившись над колыбелькой и на все лады повторяла: «Привет, маленькая! Я твоя бабуся».

– Гуляй с ребенком каждый день не меньше часа, не важно, какая погода, – наставляла Гося свою дочь, пока Натали спала в коляске, закутанная в шерстяное одеяльце. – Ходи по улицам, деревьями любуйся, тротуарам ровным радуйся, с соседями здоровайся и думай о том, как тебе повезло. И как девочке твоей повезло. У такой крошки уже целый шкаф одежек. Фрэнсис – замечательный муж. Повторяй это себе снова и снова. Заходи в магазины. Знакомься с людьми, расскажи им, что недавно сюда переехала. Малышей все любят.

Лина заплакала. Ей захотелось схватить дочку на руки, бросить коляску посреди тротуара, вскочить вслед за матерью в автобус и никогда не возвращаться в Гиллам.