– Вовка! Ура! – взвизгнула Ирка и бросилась к смуглому толстячку. На крик обернулся и худенький мальчик. Наверное, даже если бы хлыстом врезали Геле по лицу и то, она бы вздрогнула не так. Все эти годы вдруг схлынули, как вода весной, и у Гели внутри появилось то, давно забытое ощущение детского смущения и радости, кровь прихлынула к щекам. На какую -то долю секунды она оказалась там, где ей было так легко и спокойно… Но больно екнуло сердце, отдаваясь, внутри нее, и, быстро положив руки на живот, оберегая, Геля, прищуриваясь всмотрелась. Там, в кругу цыган, подталкивая друг друга, хихикая, подпрыгивая, как две птички, баловались – она, Алюська, только темно-рыженькая, как будто ее подкрасили хной и толстый смешной цыганчонок. А рядом, слегка усмехаясь затаенной улыбкой и забытым движением отбрасывая назад темные кудри стоял… Лачо. Геля потрясла головой, отогнав наваждение.
– Что глядишь? Похож на отца-то? Все говорят -одно лицо.
– Рай! Ты как здесь? А муж?
– А, золотая. Не может цыганка в клетке, удушила жизнь такая почти. Это не надень, так не скажи, этого не ешь. Не, не могу! И город тянет, томит, прямо за горло держит. Больница эта…боль… смерть. Нет! Мне вот здесь вольготно, в степи. Тут мой дом. Останусь уж, наверное, совсем, судьба велит.
Она поправила Вовке воротничок шелковой рубахи, пригладила ткань на пузе.
– Да и дети здесь, что, на мать их всех? Сноха вон не особо за чужими, русская, что взять с нее. А мать еле ходит. Помрёт, похоже скоро, туда смотрит…
– Тьфу на тебя, Райк. Болтаешь.
– Что прятаться от правды. Прячься, не прячься… Ладно.
Она помолчала, грустно и долго посмотрела Геле в глаза.
– А ты? Что дом наш обходишь? Плохое думаешь? Иль чужая стала? Вон вижу, радость у тебя, в тебе она, светлая. Ждешь.
Райка бросила взгляд на Гелин живот, но быстро отвела глаза, как-то странно, как птица.
– Я зайду, – Геля улыбнулась, – Погадаешь? Скажешь кто там, и какой он?
Рая глянула прозрачным взглядом, мимо -в сторону, вроде не поняла.
– Зайди, поболтаем. Ирку веди, вон они с Вовкой, как дружат. Она вон у тебя какая – на деревце стройное похожа и на тебя. Да и Тамаш.. будет рад… Вон он, как на нее глядит, – она тоже улыбнулась в ответ, – А гадать нет. Не буду, уж не взыщи. Разучилась.
***
Огромный арбуз, размером ровно с полубочки, воодрузили на дворе на столе, еле запихнув его в таз для варенья. Прибежали Галя с дочуркой —маленькой Ленкой, круглой и толстенький, как пушистый шарик, в расшитом одуванчиками сарафане. Сарафанчик был чуть маловат, и на пухлой белой грудке шубутной девчонки перекашивался, открывая то одну, то другую розовенькую сиську. Ленка быстро прилепилась к Ирке и хвостом бегала за ней, не отставая ни на шаг. Тетка Таня прибежала последняя, как всегда натащила целую корзину пирогов, и, хитро посверкивая глазами-вишнями, выудила большую темную бутыль.
– Вино. Сама вот наделала, вишенное. Сладкое, как варенье. Девки, стаканы несите, не одним им, архаровцам, бабкин самогон хлестать.
Она взгромоздила бутыль рядом с арбузом, разложила пироги, отошла, цокнула языком, любуясь.
– Красота. Мам! – крикнула она в сторону кухни, где суетилась Пелагея и через минуту она уже вылетала из кухни с котелком дымящейся картошки, а сзади семенил дед с таким ножом, что им можно было перерубить арбуз пополам – одним махом, без усилий, – Мам! Сливки тащи.
– Теть Тань. А Лина – что не идет? Все собрались же. Вечно она позже всех, – Геля и не то чтоб очень хотела видеть невестку, но так… для приличия спросила.
– А! Кукла эта? Все перед зеркалом крутится. Пузо уж до подбородка, а туда же. Красота наша неписяная.
Тетка пренебрежительно говорила о снохе, и Геля всмотрелась в нее повнимательнее.
– Пузо? А Борька знает?
– Да что ж. Знает. Он вон, как кроль, про десяток таких знает. А Линка злится. Тьфу, паразит, усатый, не пишет ей уж месяц. Она перебеленилась совсем, посуду колотит. Вроде я виноватая.
Тетка с грохотом шарахала тарелками по столу, потом поймала Ленку, пригладила ей косицы, запихнула сиськи под сарафанчик и вытерла нос. Отпустила, хлопнув по толстой попке.
– Какие -то вы суматошные со своими любовями, Заняты мало, видно. Делать нечего, в городах ваших, на готовом всем. Вот и дурИте.
Наконец явилась Лина, она действительно была – ну очень беременна. Огромный живот под шелковым ярко-голубым платьем в ромашку, казался необъятным. И высоко взбитая белокурая хала на голове, ярко – розовые, перламутровые губы и крупные клипсы – шары, делали ее похожей на нарядный танк. Веселая суматоха продолжалась бы и дальше, пришли мужики – Толя, Иван и Галин Володя, все что-то кричали, стараясь переорать друг друга, носились дети. Но тут деду надоело, он встал и бабахнул по столу половником.
– Цыть оглашенные. Давайте- ка к столу, сидайте. Мать заждалась зовсим.