Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

– Девочка, приезжай, не забывай стариков. Эти фуфели разбегутся по мужьям, так только и надёжа на тебя, и вот Витек женится, сноху приведет.

Свекор тихонько поглаживал Гелину руку, и всматривался в ее лицо, неуверенно и ласково. Свекровь стояла сзади, и вытирала краем платка глаза.

– Ирочку, Ирочку хоть разок на лето к нам. Что уж вы, все туда, всё туда, – она быстро перекрестила их, потом обняла Вовку крепко, приникла, и казалось, что это он, большой и добрый папа маленькой, потерявшейся девчонки, которая плачет и не хочет его отпускать. Нина с Валей стояли поодаль, видно было, что им тоже грустно. Витька держал здоровенную корзину с банками.

– Мам! – Геля погладила свекровь, как маленькую, по голове, – Ну куда банок столько? Мы же в деревню опять, там своих…

– Ничо, ничо, Все поедите. Тебе надо кушать сейчас. Ой, —она вдруг заголосила тоненьким голосом, совсем как в старых фильмах, запричитала, – Ой, сыночка, деточка, да не уезжай же…

Поезд тихонько стучал, усыпляя. Геля не спала, думала. И казалось – всё было не с ней…

***

…Да ты же, Алюсенька, не журысь. Пройдэ…

Баба Пелагея – большая, полная, в темном длинном платье в мелкий цветочек и повязанной назад тонкой косынке, туго обтягивающей высокий узел пышных волос, ловко и плавно двигалась от плиты к высокой дубовой тумбе, накрытой покоробленной от времени клеенкой. Огромная чугунная сковорода шквырчала, поглощая в свое черное нутро тоненькую струйку теста, которую бабка лила из алюминиевого половника.

– Как она одновременно умудряется поворачивать это чудище и лить? – лениво думала Геля, по девчачьи пристроившись между сундуком и тумбой, на своей крошечной, детской табуреточке, – Я б не в жизни…

Здесь, на этой кухне, плывя в ароматах бабкиных блинов, сена, и еще чего-то необъяснимо родного, она всегда чувствовала себя ребенком, даже мысли становились легкими, детскими, воздушными и смешными.

– Оно, кажысь и не болит, а тако… тянит. Надысь огурца Танька принэсла с банки, я и зъила. Так вот оно болило. А так, ни, ни болит. Ни думай.

– Баб, надо к доктору. Это у тебя желудок, гастрит. Язва твоя. Лечить надо. Что ты тянешь?

– Так к бису того дохтура. Я ходила, а он, скаженный, казал – сало ни йишь. Кашу, тильки можно. Сам нехай свою кашу ист. Ишь, нелюдь.

Пелагея в сердцах шваркнула половником об стол и быстро-быстро, маленьким веничком из перьев помесила в жестяной миске с маслом, повозила перьями по сковородке.

– Блинка, чего ж, тоже ни исты? Ишь. Выдумали. Ты вон воды понавэзла, так и полечусь. Как вона – боржома.

Геля с Вовкой, задействовав все свои каналы, действительно достали два ящика Боржоми, и припёрли здоровенный чемодан, битком набитый бутылками.

– Пройдэ, – Бабка ловко отделила от высоченной румяной стопки самый верхний, горячий, кружевной блин, сложила его домиком и плюхнула кусок желтого зернистого масла, – На, зъишь. И ни слухай их. Дохтура…

***

Карай в июле становился особенно красивым. Прибрежные ивы низко опускали в него гибкие ветки, образуя закрытые шалашики между берегом и водой, начинала наливаться и спеть черемуха, которой было видимо-невидимо вдоль реки, а кое-где, на отмелях, буйствовали лилии. Таких, огромных, белоснежных лилий, Геля не видела больше нигде, и чистая струящаяся вода обегала их, образуя маленькие водоворотики. Геля, Ирка и Иркин друг – Гришка с удочками направлялись на рыбалку. Они еле вырвались от Натальи, старшей Гришкиной сестры, высокой, красивой, но совершенно безумной девушки. «Зачитала голову», – говорили про нее соседи. Наталья и вправду, одна из лучших учениц деревенской школы, победительница всяких конкурсов и райцентре, и даже в Саратове, тогда читала запоем, все подряд, без разбора. Умница, развитая не по годам, она имела на все свое суждение, и редко ошибалась. Но вот, в одно пасмурное майское утро, вдруг перестала разговаривать, и, выйдя к завтраку, взяла молоток и быстрыми, резкими движениями расколотила всю посуду. Потом, сбросив платье, начала завывать в дикой тоске так, что кровь стыла в жилах. С тех пор в дом пришла беда. Гришка очень страдал, он боялся сестру, а защиты у него особо не было, потому что мать, тихая и до случившегося, совсем сникла, потерялась, а отец давно исчез, выбрав долю полегче. Геля старалась как можно чаще брать мальчишку с собой, вовлекать его во все их затеи, даже оставляла ночевать, застилала ему кроватку в маленькой пустующей кладовке, давно оборудованной под комнату. Долгие вечерние разговоры, уговоры, объяснения немного помогали, и мальчик постепенно начинал по-другому относится к сестре, жалеть её и очень помогать матери.

***

Почти бегом, еле успевая за ребятами, Геля слетела вниз по склону к реке. У них было свое местечко, маленький кусочек берега, который неожиданным выступом уходил далеко в воду и со всех сторон был скрыт нависающими ветками ив.

– Тут так клювает, теть Аль, прям ужас, как клювает. Я так и то'щу, так и то'щу, еле успеваю в ведро скласть.