Да забыли про овраги #play_to_return

Гаубица была не из самых тяжёлых, и поэтому какого-то особого впечатления не произвела. Угловатая неподвижная башня серого цвета, отчасти напоминающая усечённую пирамиду, переходящая в приземистую коробку корпуса, длинный ствол, направленный вверх под приличным углом к горизонту, широкие траки. На борту надпись "ПолстаДюймовочка". Хм. Пользовательское граффити игрока? Опустил на лоб очки - посмотрел на гаубицу. Странно, но и в интерфейсе, каким его видели игроки, машина тоже называлась "ПолстаДюймовочка". Снова поднял очки. Самоходка стояла неподвижно, двигатель не работал и ни малейших признаков жизни, разумеется, видно не было.

Я осмотрелся по сторонам.

Карьер, хоть и неглубокий, всё равно оставлял впечатление большого колодца, на дне которого мы вдруг случайно оказались. Лес окружал края карьера плотной стеной, оставляя лишь узкие "ворота" там, где и без того пологий склон выглядел не просто обрушенным, а многократно укатанным, чтобы получился удобный выезд наверх. Как и положено старой выработке, глинистая земля поросла плотной низкорослой травой.

Не оглядываясь, на выбирающегося из люка Ложкина, спрыгнул на землю и побежал к чужой самоходке. К тому времени, когда мой механик-водитель остановился у меня за спиной, я уже вовсю колотил гранатой в броню корпуса. Словно издалека, эхо доносило металлический грохот с другой половины карьера.

И вдруг, вместо того, чтобы гостеприимно открыть люки, самоходка взревела двигателем и начала поворачиваться на месте. Я едва успел отскочить, чтобы не оставить ногу под тяжёлой гусеницей, и почти сразу понял, что "зелёные" сделали правильные выводы из гибели своих машин и теперь бронетранспортёру-мобу с игровым номером триста двенадцать, грозит немедленное уничтожение. Просто на всякий случай.

- Гриня, запал на десять секунд и бросай под днище! - крикнул я, лихорадочно поворачивая кольцевые регуляторы на своих гранатах.

По другую сторону от бронетранспортёра раздался громкий взрыв и шальное эхо приумножило его, словно по карьеру нанёс удар целый артиллерийский дивизион. Я вывалил все свои боеприпасы с замедлителем под гусеницы гаубицы, вытащил из-за пояса обычную противотанковую гранату и выдернул из рукояти шнур. Ложкин тем временем побросал в сторону вражеской машины всё, что у него было в руках, и, повинуясь моему воплю, помчался назад, под прикрытие тонкой, но зато своей, брони. Аккуратным движением я закинул гранату на корпус самоходки, прямо под маску пушки, сделал несколько длинных прыжков, отсчитывая в уме секунды, и бросился ничком на землю.

Серия взрывов слилась в сплошной жуткий грохот, от которого я, оглушённый и напуганный, чуть не потерял сознание. Когда земля подо мной перестала трястись, я вдруг понял, что не могу подняться на ноги. В теле разливалась пугающая слабость, а на лбу выступил  холодный пот.

- Командира зацепило! - заорал где-то рядом Ложкин и принялся переворачивать меня на бок. - Неси аптечку!

- Гриня, что ты несёшь? - едва ворочая языком, спросил я, и вдруг почувствовал, что спина у меня мокрая. - Я что, ранен?!

- Лежи спокойно, командир, - сказал Гриня, - сейчас починим тебя, будешь, как новенький.

- Ага, - слабо улыбнулся я. - Подать ключ на восемнадцать?

В поле зрения появились ботинки и над головой голос Зверева озабоченно сказал:

- Ничего себе располосовало. Давай йоду побольше, а то как бы зараза какая не приклеилась.

- Нельзя йод в рану лить, - сказал Серпилин. - Вот стрептоцид - им засыпай, как следует. И бинтуй нормально.

- А то вот я не знаю, как бинтовать, - буркнул Ложкин, что-то делая с моей спиной.

Больно не было, но сознание плавало, точно я долго не спал и теперь засыпал буквально с открытыми глазами. Вскоре меня начали ворочать, перед глазами мелькал белоснежный бинт, а за ним появлялись и снова пропадали деревья, столбы жирного копотного дыма, раскуроченная самоходка, трава и даже наш бронетранспортёр.

- Аккуратно под-няли! - скомандовал Серпилин и я куда-то поплыл по воздуху, а над головой моей простиралось бездонное голубое небо.

Странно, но только теперь, потеряв возможность воздействовать на игровой процесс, я задумался о собственном будущем. Спокойно, и даже несколько отстранённо, представил себе, что все мои попытки повлиять на Саурона, провалятся, и мне придётся если не до конца жизни (так далеко вперёд мне заглядывать не хотелось), то хотя бы на протяжении нескольких лет носиться по нарисованным просторам карты "Стального кулака". Ни страха, ни какого-либо уныния эта мысль не вызвала. Что-то внутри меня изменилось, словно где-то в глубинах подсознания мощный инстинкт самосохранения заставил психологически приспособиться к новому положению вещей.