Да здравствует ворон!

– Мы хотели защитить то, что нам дорого. Поэтому, в отличие от вас, сопротивлялись. Но тогда ты, опираясь на власть столичных богов, силой попытался принудить нас к послушанию. «Я не хочу с тобой биться, но я обязан защитить товарищей. И если ты хочешь навредить нам, мы не можем выбирать средства», – говорил ты с печалью на лице, словно сам был пострадавшим. Ишь, что придумал! А ведь это вы начали первыми!

Оодзару искренне раздосадовался.

– Столичный бог грома силой занял место Ямагами, а вороны стали ему прислуживать. В наказание непослушным обезьянам мир внутри горы полностью отдали воронам. Четверо детей, которых столичный ворон привел с собой, получили наделы в этой стране и право их разрабатывать. У него и жившей на горе старейшины рода тоже родилось дитя. Оно и стало первым представителем дома Сокэ – основного дома, который вы так почитаете.

Она, уступив гору, легко встретила свои последние дни в роли простой прислужницы, столичный ворон тоже вернулся в лоно природы. А в доме Сокэ, приняв божественность обоих своих воронов-предков и их память, стали рождаться правители Ямаути – истинные Золотые Вороны.

Золотой Ворон – отец и мать всех ятагарасу.

Надзукихико тихонько ахнул. Так вот что это значило!

А обезьяна продолжала:

– Итак, моих соплеменников вынудили принять человеческий облик, чтобы заставить их выполнять грязную работу. Они получили одежду, выучили человеческий язык и научились писать. Но мы не желали такого процветания. Мы обезьяны. Что плохого в том, что нам хотелось жить по-обезьяньи? Вы попрали нашу гордость. Тогда мы и умерли – а потом возродились богатыми невольниками.

Оодзару злобно посмотрел на Надзукихико.

– Неужели ты действительно думал, что ваша мнимая любезность, которой вы так довольны, осчастливила нас и мы сломя голову бросимся благодарить вас за нее?

«Я не знаю. Я не помню».

Глядя на ошеломленного Надзукихико, обезьяна глумливо фыркнула:

– Вот именно. Ты все забыл. Но мы помним. Каждый миг.

Обезьяны все это время ждали удобного случая, чтобы отомстить. Долго, очень долго, склоняясь перед Ямагами, не имея возможности свести счеты, копили ненависть. Но через несколько сотен лет на горе тоже произошли изменения.

Жрицы мико, которых присылали люди, тщательно выполняли свои обязанности, становясь вместилищем для духа Тамаёри-химэ. Но пришел день, когда это прекратилось. Женщины, которых назначали жрицами, стали предпочитать бытию прислужницы бога свободную жизнь.

Люди перестали верить в богов, и наступила эпоха, когда те стали слабеть. И тогда обезьяны поняли, что столичные боги тоже начали терять свою сущность.

– Мы решили, что это наш шанс и упускать его нельзя.

Обезьяны придумали: надо превратить Ямагами из бога в чудовище, а затем уничтожить ятагарасу и всю их страну. Они не давали утихнуть раздорам между Ямагами и Тамаёри-химэ и прилагали все усилия, чтобы накормить бога человеческой плотью и превратить его в людоеда. Они также постепенно подрывали доверие божества к ятагарасу, которые больше не приходили к нему из Ямаути. Больше всего Оодзару ненавидел воронов.

– Я хотел жестоко уничтожить того, кто нас предал, хотел заставить его раскаяться. Я считал, что ради этого мы могли бы даже погибнуть.

– Но зачем надо было губить своих братьев?! – не выдержав, вскричал Надзукихико.

Оодзару саркастически рассмеялся.

– Я ведь говорил: мы уже единожды умерли. И важнее развития моих соплеменников, которых я любил как детей, важнее существования моих братьев, которых считал своей кровью и плотью, было для меня заставить вас заплатить. Этого желало и мое племя. Тебе нет смысла сейчас что-либо говорить.

– Я не понимаю. Ничего не понимаю.

Надзукихико стало страшно. Он не мог уразуметь, как можно так стремиться отомстить, пусть даже пожертвовав своими сородичами. Это непонимание пугало больше, чем само чудище-людоед.

Глядя на него, Оодзару расхохотался.