Дачные истории

Ещё один урок я получил в детском шахматном турнире. Тогда, в самом начале шестидесятых, все мужчины и мальчики играли в шахматы. Шахматы были едва ли не популярней, чем домино. Имена Ботвинника и Таля были столь же популярны, как имена космонавтов. Если родственник приезжал в гости — первым делом садился играть с мальчишкой в шахматы. Отец воспитывал сына за шахматами. Все пацаны на дачах играли в эту игру, и всякий в неё не игравший воспринимался почти как немой. Вот и устроили турнир. Турнир проходил по олимпийской системе, и я в четвертьфинале сошёлся с приятелем Вадиком. На четвёртом ходу Вадик получил «киндер мат». Мне стало стыдно за то, что я его так быстро обыграл, и, пока никто не видел, предложил ему сыграть по новой. И проиграл, навсегда выбыв из этого турнира.

Вообще, все детские соревнования проводились в июле. В библиотеке — по шахматам, шашкам и лото. За забором, на поле, по футболу и волейболу.

А вот в августе — грибы.

Отец не был особым любителем грибных походов, но со мной, шестилеткой, однажды пошёл. Ушли далеко, в какую-то другую лесную страну со старыми дубами, пахучими елями и зелёным ковром под ногами. Впервые огромные белые грибы с раскидистыми коричневыми шляпками я увидел в папоротниках, возле замшелых зелёных пеньков. Это было очень сильное впечатление. Грибов было много, целая поляна, штук двенадцать. Они росли солидно, красиво, выгрузившись из земли с остатками травы на модельном головном уборе… Пока мы ими любовались, ходили вокруг да около, срывали и клали в ведёрко, пошёл довольно прохладный дождь. Всё сразу промокло, потемнело, и нужно было искать дорогу назад. Мы, конечно, заблудились, но это было так здорово — лесной бурелом, грязь в дорожных колеях, вода стеной, и ни души кругом.

Потом я много раз просил отца пойти со мной за грибами, но он так и не пошёл…

Тёплыми вечерами на даче особенно хорошо. Чай. Клубничное варенье. Из домика, что напротив, через дорогу доносится песня «Я люблю тебя жизнь, что само по себе и не ново…». Это собрались на закате приятно выпить и закусить в компании наши соседи. Глава их семьи — Зуйков, довольно пожилой уже тогда человек со злобным лицом, в послевоенное время бывший каким-то чином НКВД в Риге и женившийся там на латышке Марине Яновне. У них дочь Роза и внучка Марина. Вот они и пели. А к их голосам присоединилось семейство наших соседей справа: «Я люблю тебя жизнь, и хочу, чтобы лучше ты стала».

Мне, помню, так понравилась тогда эта песня, да и пели хорошо, от души… Поэтому я был сильно удивлён тому, что на общем собрании садоводов, состоявшемся через несколько дней после памятного мне пения на природе, наши соседи возопили в экстазе: «Как долго мы ещё будем терпеть на наших участках Шейнину и Цвей?!» (одна из этих фамилий была наша). Видимо, они не знали, что авторы их любимой песни — Э.Колмановский и М.Ваншенкин — тоже «Шейнина и Цвей». А тут как раз ещё сюжет. У нас по улицам стал ходить человек, сам из деревни Игнатьево — не надо ли чего сделать, построить там, канаву покосить. Иногда один ходил, а иногда с женой, Броней. Ходили днём, в рабочее время. А тогда в рабочее время не ходили, а работали на предприятии. Вот и спросили человека бдительные садоводы, чегой-то он, мол, расхаживает тут в рабочее время? История оказалась простая. Человек этот женился (на Броне) по любви. Так на беду жена оказалась еврейка. Его попёрли с работы, и устроиться никуда в окрестностях он уже не мог.

Кузнечики кузнечиками, а «дело врачей» всего-то пять лет назад как утихло. Вот и ходил неудачник еврейкин муж в поисках мелкой работы.

Уж не знаю, как там дальше было у них. А для нас угроза исключения из садового товарищества возникала на каждом собрании ещё долгие годы. В газете «Садовод», что висела в магазине, то и дело появлялись рисунки, на которых наш домик утопал в траве, а под ним нетвёрдой детской рукой (надо же воспитывать) помещался текст «Как долго мы будем терпеть это безобразие!».

Вообще — и этому нет однозначного объяснения — садоводы оказались народом чрезвычайно злобным. Казалось: природа, грядки, клубничка с цветочками. Живи и радуйся. Ан нет! Постоянные походы общественности с ревизией — ага, это сколько у вас тут кустов малины и смородины? Сколько ягод сдали в детсад? Три килограмма? А надо четыре! Это почему у вас травка меж грядок растёт?! А ну, счётчик покажите! А тут что?.. Рябина на участке? Срубить немедленно! А если кто поверх первого этажа ещё и мансарду построил — так это вообще буржуй, частный собственник проклятый, капиталист сволочь. Страсти бушевали нешуточные. Примирение наступало лишь зимой, когда все разъезжались по московским квартирам, а на дачах оставались лишь брошенные кошки, да дикорождённые собаки.

…Она оказалась сукой, хотя дети поначалу звали её, то есть его, то есть её «Хороший». Потом кто-то знающий посмотрел ей под колёса, и с этого времени она стала «Лаймой». Имя «Лайма», данное кем-то из дачных девчонок, видимо было синонимом «Хороший», на латышском языке отразив все лучшие детские чувства, обращённые к собаке.