Дафна

Но и в Лондоне их не ждал ни отдых, ни покой, лишь печаль и уныние. Дафна не могла работать в мрачной квартире в Челси, где все было пропитано слабым запахом газа, а из окон открывался гнетущий вид на закопченные дымовые трубы, глухие стены и на голубя с искривленными, деформированными когтями, нашедшего случайную смерть на подоконнике. Она не могла здесь дышать среди транспорта и толп людей с серыми лицами, тягостное впечатление производили на нее глубокие ущелья между зданиями из красного кирпича, угнетало отсутствие открытого пространства, если не считать площади Слоун-Сквер с пыльным кустарником, — и все это в обволакивающем город густом тумане мыслей миллионов незнакомых людей. Сосредоточиться она умела только в тиши Менабилли, на своем острове, своем Гондале, вдали от бессмысленного городского гомона. Ее бесило, что она оторвана от создающего ощущение безопасности дома, и хибары в саду, и тропинки, ведущей к морю, что она вдали от своей привычной рутины, от прогулок, от всего, что позволяет ей сохранять душевное здоровье… Она вдали и от Ребекки, ведь Ребекка — часть Менабилли, совсем не безопасная, но, по крайней мере, это знакомая опасность, и Дафна владеет искусством держать ее, если потребуется, на расстоянии, в бухте, рядом с обломками погибшего корабля: пусть Ребекку поглотило море, но отлив может вновь открыть, и тогда уж от нее не удастся отделаться, но, во всяком случае, будешь к этому готов.

В конце концов Дафна оставила попытки работать в замкнутом пространстве маленькой квартиры, решив продолжать свои изыскания в читальном зале Британского музея, ведь именно здесь хранилась коллекция Т. Дж. Уайза — рукописи семьи Бронте и другие редкие письма и книги. Она решила, что будет работать там весь день и, возможно, в обед встретится с Питером — его офис был как раз через дорогу, напротив входа в музей, на Грейт-Рассел-стрит.

Почему же она не позвонила Питеру в тот день? Почему вместо этого набрала номер Снежной Королевы, стоило Томми уйти на работу в то утро? Дафна не планировала этот разговор, но внезапно поймала себя на том, что перелистывает страницы записной книжки Томми, лежавшей рядом с телефоном, а потом крутит диск, надеясь втайне от себя, что никто не ответит. Но трубку на другом конце провода сняли, и Дафна, услышав, как женский голос спросил: «Алло?» — нашла в себе силы заговорить, чтобы заполнить чем-то вопрошающее молчание. Но что она может сказать Снежной Королеве? Дафне хотелось задеть ее за живое, чтобы та испытывала такую же тревогу, как она, хотелось растопить этот лед, превратить ее в реальную женщину взамен некоей фигуры, неясно вырисовывающейся в воображении Дафны. Ей хотелось быть жестокой, довести эту женщину до слез. Но когда Дафна услышала свой голос, оказалось, что она говорит совсем другое, совсем не то, что собиралась сказать.

— Как вы, возможно, слышали, я сейчас в Лондоне и подумала, что было бы неплохо увидеться с Вами.

Она не дала сопернице времени, чтобы отказаться, поспешно предложив ей встретиться сегодня у входа в Британский музей.

И хотя голос Снежной Королевы на другом конце провода оставался холодным, она, к удивлению Дафны, согласилась с ней встретиться. Конечно же, безнадежная затея: разгадать эту женщину было столь же сложно, как прочитать рукописи Бронте в музее, — она не выдала ни одной своей тайны, и Дафна с трудом заставляла себя отводить от нее взгляд, когда они сидели рядом на скамейке, как парочка на первом свидании или тайные любовники. Снежная Королева была сдержанна и изящна, словно балерина или одна из фавориток Джеральда. Казалось, ничто не может заставить ее дрогнуть и оступиться, ее ничуть не тронули слезы, стоявшие в глазах Дафны, по крайней мере она притворилась, что их не заметила, лишь пригладила собранные на затылке волосы, а холодный взгляд синих глаз был так же спокоен. Рядом с ней Дафна ощущала себя неуклюжей, плохо одетой (ей мерещилось, что брюки делают ее мужеподобной, блузка измята, шляпа неловко нахлобучена) — словом, весьма простоватой на фоне бежевого шелкового платья безупречного покроя и дорогого кашемирового пальто Снежной Королевы. Пальцы Дафны были испачканы чернилами, ногти сломаны и обкусаны — не то что выкрашенные блестящей бледно-розовой краской ногти Снежной Королевы, которым скорее следовало быть кроваво-красными когтями.

Это выглядело так, словно Дафна внезапно обернулась злополучной, даже не называемой по имени второй миссис де Уинтер, Дафной де Уинтер, неопытной и неумелой перед лицом своей соперницы. Но женщина, противостоявшая Дафне, была жива, бесспорно жива на этот раз, а не мертва, как Ребекка, хотя в Снежной Королеве что-то было от нее — красота и непобедимость, и голос ее был тверд и взгляд непреклонен, когда она заявила Дафне, что не может ей обещать прекратить встречаться с Томми.

— Я люблю его, — сказала она Дафне, — а он любит меня, и вы должны это понять.