Дафна

Дафна кивнула и заставила себя улыбнуться, чтобы не возбуждать лишних подозрений.

— Вы совершенно правы, но так уж получилось: мой сын вернулся в свой пансион, а Тод, экономка, вы ее знаете, помогает Анджеле в Феррисайде ухаживать за нашей больной матерью. Так что все у нас сейчас пошло кувырком… Мне нужен только хороший ночной сон, и тогда я снова приду в норму.

Он послушал у нее пульс и выписал новейшие снотворные таблетки, а для укрепления нервной системы — тонизирующее средство с железом. После его ухода она вышла прогуляться с собакой, надеясь, что дикие анемоны в лесу и пустынное, продуваемое всеми ветрами морское побережье принесут ей успокоение. Однако с запада стремительно надвинулась тяжелая завеса дождя, затмив бледный зимний свет. С пронзительными криками ныряли в воду чайки с острыми как нож клювами, словно собираясь наброситься на нее и выклевать глаза. «Трудно вообразить себе более заброшенное место», — подумала Дафна, устало шагая тропою Ребекки назад к Менабилли, ощущая капли дождя, текущие по ее лицу, как слезы. В тот вечер она поужинала тостами с сардинами, выпила не до конца бокал вина, слишком кислого, на ее вкус. Спать она отправилась рано, приняв две новые таблетки, и задремала, просыпаясь время от времени, охваченная необъяснимым, тяжким беспокойством из-за расписания поездов Пар — Паддингтон, нарушений в их движении и задержек отправления. В конце концов, когда уже за окном запели птицы, она погрузилась в более глубокий сон. Ей снилось, что она отправляется в Лондон из гавани Фоуи на лодке, то была лодка Томми, которая, стоило ей выйти в открытое море, начала наполняться водой, а она не успевала ее вычерпывать достаточно быстро, чтобы оставаться на плаву, и сознавала, что ей пришел конец, что она гибнет.

На следующее утро она вновь испытала странное ощущение некоего химического процесса в крови и все же, несмотря на возбуждение, заставила себя попытаться разрешить свои проблемы наиболее разумным образом. Ощутив, что в ее мозгу вновь зреет страх заговора, а хаос в мыслях подобен буйству гортензий в саду, она поняла, что должна возвращаться в Лондон. Надо последовать совету доктора: избавиться от тишины пустого дома, провести какое-то время с Томми, повидать Питера, который сумеет понять, что она имеет в виду, если речь пойдет о том темном, что, по-видимому, составляет часть их фамильной наследственности, — предрасположенности к несчастью, прослеживаемой в их родословной. Совсем не обязательно, что она станет говорить с ним об этом, но сама мысль о такой возможности, если возникнет необходимость, показалась ей утешительной.

В тот вечер, когда Дафна приехала в Лондон, Томми был удивлен, но не выказал никакой неприязни.

— И все-то ты мечешься туда-обратно, — заметил он, открывая ей дверь. — Я получил телеграмму, что ты выезжаешь сегодня из Корнуолла, но не кажется ли тебе, что ты слишком много ездишь? Так нам скоро придется покупать акции железной дороги…

Томми вопрошающе смотрел на нее, а ей захотелось, чтобы он ее обнял, как в былые годы, до того, как они начали избегать друг друга. Но он был по крайней мере спокоен, вернувшись к своей обычной сдержанной манере, летняя тряскость прошла, он не казался рассерженным, и она подумала, что ее подозрения относительно Снежной Королевы, возможно, беспочвенны: ведь, в конце концов, он здесь, в своей квартире, где нет никаких следов другой женщины. Может быть, худшее позади…

Хотя пребывание в Лондоне, как и прежде, раздражало Дафну, на этот раз ее невроз принял иные, более знакомые и управляемые формы. Конечно, она по-прежнему ощущала, что людские волны буквально захлестывают ее, но ей уже не казалось, что ее преследует безликий мужчина в мягкой фетровой шляпе. Если исключить периоды приступов болезни, она понимала, насколько противна здравому смыслу ее паранойя, однако ее беспокоила невозможность предсказать, когда начнется очередной приступ помешательства.

И тогда она решила: единственное, что она может сделать, чтобы излечиться, — сосредоточить свое внимание на Брэнуэлле Бронте, крепко держаться за него, даже пребывая в состоянии сильнейшего смятения, сделать свое писательство средством выхода из той неразберихи, в которой она оказалась, превратив беспорядочную жизнь Брэнуэлла в красиво сочиненную биографию. Она позвонила своему издателю Виктору Голланцу, чтобы тот назначил ей дату беседы — надо, мол, обсудить идею новой книги.

— Я хотела бы встретиться с ним как можно скорее, — сказала она секретарше Виктора, — желательно завтра, дело весьма срочное.

Когда же встреча была ей назначена и дата занесена в ее ежедневник, она позвонила Питеру и предложила пообедать сегодня вместе в «Кафе Ройяль».

— С тобой все в порядке? — спросил он после того, как они заказали бутылку вина и она вдруг осознала, что отбивает ногой чечетку под столом.

— Конечно, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь?

— Ты в Лондоне, а не в Менабилли: не очень-то это в твоем духе. Хотя, конечно, я рад, что ты здесь.