Дафна

От Дафны — ни слова, ни единого словечка: Симингтон испытывал знакомое свинцовое чувство разочарования. Но, как всегда, была уйма несделанной работы, ее приливная волна накрыла письменный стол, захватив даже пространство пола рядом с ним. «Нужно составить план действий», — говорил он себе, стараясь приободриться, хотя трудно было не испытывать ощущения подавленности. Еще с 1930 года Симингтон с головой ушел в бумажную работу, а сейчас рылся в своих папках, пытаясь отыскать несколько рукописей Бронте, и, хотя не сумел этого сделать, пересмотрев множество тайников и коробок, письма, которые он находил в процессе поисков, захватывали его и одновременно приводили в ярость — он не мог удержаться, чтобы не перечитать их. Они относились к тем ужасным месяцам, что последовали после его увольнения из музея в доме приходского священника, когда Симингтона обвинили в краже целого ряда рукописей, рисунков, писем и книг и стряпчие, назначенные Обществом Бронте, преследовали его, требуя все вернуть.

Симингтон хранил копии своих ответов стряпчим и их письма. Вновь и вновь перечитывая переписку с ними, он чувствовал, что ему не хватает дыхания, грудь сдавило так сильно, что стало больно двигаться, и приходилось подолгу сидеть за столом не шевелясь: кипа бумаг лежала перед ним, развернутая, как колода карт; но сколько он их ни перетасовывал, расклад оказывался проигрышным. Дверь была заперта, чтобы предотвратить внезапное вторжение Беатрис, которая, впрочем, хоть и не показывая это явно, продолжала держаться от него на расстоянии.

Беатрис, как и всегда, конечно же, понятия не имела о его неприятностях. Когда его лишили должности хранителя музея и библиотекаря в доме приходского священника, Симингтон объяснил это Беатрис просьбой лорда Бротертона сделать выбор между работой на него, Бротертона, и в Обществе Бронте: в сутках явно не хватало часов, чтобы совместить то и другое. Эта версия звучала правдоподобно, поскольку обязанностей у Симингтона действительно было в избытке: огромное количество материалов необходимо было приобрести, приобщить к архиву, каталогизировать (и не только документы, но и реликвии семейства Бронте: собачьи ошейники, носовые платки с кружевами, домашние тапочки, рукавички — все это считалось столь драгоценным, словно принадлежало святым и было отмечено Божьей благодатью). Однако Бротертон никогда не знал всех обязанностей Симингтона, не просил его отказаться от работы в доме Бронте, ведь лорд был непоколебимым поборником Общества Бронте, содержавшего музей, а также его президентом до самой своей смерти.

Итак, Симингтону был нанесен страшный удар: он остался беззащитным перед лицом своих врагов, которые окружали его, как стая злобных гиен. Никто не пришел к нему на помощь, даже те, кто обязан был это сделать, — собратья-масоны, знавшие, что он, как и лорд Бротертон, долгие годы был верным членом ложи. Это в конечном счете ничего не значило: франкмасонство принесло ему не больше пользы, чем некогда Брэнуэллу.

Письма, в которых выдвигались против него обвинения и перечислялось по пунктам все, что он предположительно украл, продолжали приходить еще многие месяцы, но Симингтон оставался тверд в своих письменных ответах на эти домогательства, сохраняя уверенность, что прав он, а не Общество Бронте — эти тупицы, не имеющие никакого понятия, как следует хранить такие бесценные сокровища.

При этом он с болью вспоминал о нескольких письмах и детских произведениях Шарлотты, которые его заставили вернуть (а что если именно в них таился ключ к секретам Брэнуэлла?), к тому же они, несомненно, хранились бы куда надежней под его опекой. И все же некоторые рукописи оставались у него, невзирая на всех стервятников из музея Бронте, которые так и норовили растащить эти бумаги, разрознив коллекцию и лишив ее всякой ценности.

Симингтон надеялся обрести уверенность в том, что достиг своего рода триумфа в противостоянии своим недругам, однако, перечитав письма стряпчих, ощутил горечь во рту, такую сильную, что даже порция виски не помогла бы от нее избавиться. Особую ярость, до пульсации крови в висках, вызывала обида на Общество Бронте, не оценившее его опыта и талантов. Они отстранили его от работы в расцвете сил, когда он, напротив, заслуживал продвижения по службе: мог бы стать превосходным президентом Общества, таким как Уайз еще до Бротертона, и, кстати, почему выбрали Уайза, а не его? Симингтон был столь же трудолюбив, как Уайз, и столь же талантлив как коллекционер.