Дафнис и Хлоя

В начале весны, когда только что показалась земля сквозь тающий снег и трава зазеленела, пастухи выгнали в поле стада; раньше всех – Дафнис и Хлоя, как служители великого Пастыря. Сперва побежали они в пещеру Нимф, потом к Пану, наконец, к дубу и уселись на корни его, наблюдая за стадами, целуясь. Затем пошли взглянуть, не найдется ли цветов, чтобы сплести венок богам. Но цветы едва рождались под веянием Зефиров и нежной теплотою солнца. Все же нашлись фиалки, нарциссы, ландыши, все ранние цветы, растущие первой весной. После того как Дафнис выдоил коз и овец, увенчали они гирляндами изваяния богов и совершили возлияние весеннего молока. Потом сели поиграть на свирели, как будто затем, чтобы пробудить соловьев. А те уже робко щебетали в кустах и снова начинали прославлять богиню Итис, как будто после долгого молчания припоминали забытые песни.

XIII

Овцы блеяли, ягнята прыгали и, склоняясь под брюхом маток, сосали им вымя. Бараны преследовали овец, у которых еще не было ягнят, подымались и покрывали, один одну, другой другую, каждый в свою очередь. Козлы, еще более пламенные, бегали за козами, скакали вокруг них сладострастно и ревновали. У каждого козла были свои жены, и он ревниво оберегал их от соперников. Такое зрелище и в стариках воскресило бы вожделение любви, – тем более в Дафнисе и Хлое, юных, томимых желаниями, давно уже искавших любви. Все, что они видели и слышали, воспламеняло их. Они истаивали, искали большего, чем поцелуй и объятья.

В особенности Дафнис, который вырос и возмужал во время зимнего отдыха, – целовал ее с пылкостью, обнимал жадно, сделавшись более смелым и предприимчивым.

XIV

Он молил Хлою позволить ему все, чего он хочет, – полежать с ним рядом голою дольше, чем они до сей поры лежали.

– Ведь это – единственное из наставлений Филетаса, – убеждал он ее, – которого мы не исполнили, единственное лекарство от любви!

Когда она его спрашивала, что может быть большего, чем целоваться, обнимать друг друга и лежать вместе, и что хочет он делать, когда будет лежать голый рядом с нею, Дафнис отвечал: – То самое, что делают бараны с овцами и с козами козлы. Ты видишь, как потом они затихают, не бегают от своих любовников, а те уже их не преследуют. Они мирно пасутся, как будто наслаждаясь общею негою. Должно быть, находят они в этом такую сладость, которая побеждает всю горечь любви.

– Но разве ты не видишь, Дафнис, как делают бараны с овцами, козлы с козами?.. А ты хочешь, чтобы мы лежали вместе, и при том еще голыми: посмотри же, насколько их шерсть гуще и толще ткани наших одежд…

Дафнис поверил, лег рядом с нею и долго сжимал ее в объятьях. Но он не умел сделать того, чего так томительно хотел. Тогда юноша сел на землю и заплакал, горюя, что в любви он неискуснее козлов.

XV

По соседству жил земледелец, человек уже не первой молодости, именем Хромис, обрабатывавший наследственную землю. У него жила молоденькая горожанка, бойкая, хорошенькая, более нежная и стройная, чем сельские женщины. Звали ее Ликенион. Каждое утро видела она, как Дафнис проходил мимо ее окон, выгоняя коз на пастбище, каждый вечер тою же дорогой возвращался он с поля. И хотелось ей сделать пастуха своим любовником, обольстив подарками. Однажды Ликенион подстерегла его и, оставшись с ним с глазу на глаз, предложила флейту, медовых сот, охотничью сумку из оленьей кожи. Но сказать ничего не посмела, подозревая, что он любит Хлою, потому что заметила, что Дафнис занят пастушкою, хотя и догадывалась об этой любви только по их взорам, выражению лиц и взаимным улыбкам. В тот самый день, сказав Хромису, что намерена посетить соседку-родильницу, с утра она пошла по их следам, спряталась в засаду так, чтобы ее не могли увидеть, и подслушала все, что они говорили, подсмотрела, что они делали. Увидела и слезы Дафниса. Сжалившись над бедными детьми и подумав, что боги посылают ей редкий случай сделать вдвойне хорошее дело – помочь им в затруднении и утолить собственные желания, решилась она прибегнуть вот к какой хитрости.

XVI

На следующее утро, снова отлучившись со двора, под предлогом посещения родильницы, пошла она прямо к дубу, где сидели Дафнис и Хлоя. С великим искусством притворившись огорченной, Ликенион стала кричать:

– Ко мне, Дафнис! Горе, горе! Из двадцати гусей моих орел похитил самого лучшего. Но так, как ноша слишком тяжела, он не мог унести ее в гнездо на вершину скалы и опустился с добычей в глубине того леса. Заклинаю тебя Нимфами и вот этим Паном, пойдем со мною в лес, потому что одна я боюсь. Спаси мою птицу! Может быть, убьешь ты и орла, и он больше не будет похищать у вас козлят и ягнят. Хлоя тем временем посмотрит за стадом: ведь козы твои слушаются ее, как тебя самого, потому что вы всегда вместе.

XVII

Дафнис, ничего не подозревая, встал, взял посох и последовал за Ликенион. Она увела его как можно дальше от Хлои и, достигнув темной чащи леса, усадила на берегу ручья.