Дафнис и Хлоя

Молвив так, он вспорхнул на мирты, как молодой соловей, и прыгая с ветки на ветку, мелькая сквозь листья, достиг вершины. Тогда я увидел крылья за плечами его и в колчане, между крыльями, маленькие стрелы. Потом взлетел он еще выше и скрылся. Если опыт жизни недаром убелил мне голову, и старость не омрачает моего разума, то вы, о, дети, посвящены богу Любви, и он охраняет вас.

VII

Велика была их радость, когда они это услышали, и то, что он говорил, казалось им похожим на пленительную сказку. Они спросили, что такое Любовь, — дитя или птица, и в чем заключается ее могущество? Филетас ответил:

— Дети, любовь есть бог, юный, прекрасный и окрыленный. Вот, почему любит он юность, летает за красотой и окрыляет душу. Такова сила его, что даже сила Громовержца не может с нею равняться. Он царствует над стихиями; он царствует над светилами. Он царствует над прочими богами, с большею властью, чем вы над вашими козами и овцами. Все цветы созданы любовью, и любовь вызвала на свет из недр земных растения. Любовью движутся реки, любовью дышат ветры. Я видел влюбленного быка: он ревел, как ужаленный оводом. Я видел козла, жаждавшего соединиться с козою, и всюду он следовал за нею. Я и сам был молод и любил Амариллис: тогда я не думал о пище, забывал о питье, не наслаждался отдыхом;, душа моя изнемогала, сердце билось, тело трепетало, я кричал, как будто меня били, потом вдруг погружался в молчание, как мертвый. Кидался в холодные реки, как будто внутренний огонь пожирал меня. Призывал бога Пана на помощь, ибо он также влюблен в богиню Питис. Я благодарен был Эхо, которое повторяло за мною имя Амариллис. Я разбивал в отчаянии флейты, потому что они очаровывали послушных телиц моих и не привлекали Амариллис. Ибо нет никакого лекарства от любви — ни питья, ни еды, ни волшебных заклятий. Есть одно только средство — целоваться, обнимать друг друга и обоим лежать вместе голыми.

VIII

Филетас, после всех этих наставлений, собрался уходить, и они наградили его овечьими сырами и козленком, у которого на лбу начинали пробиваться рога. Оставшись одни и в первый раз услышав имя любви, они предались печали и безнадежности. Ночью, по возвращении домой, стали сравнивать то, что испытывали, с тем, что слышали: влюбленные страдают, — и мы страдаем; не думают о еде — и мы не думаем; не спят — мы не можем уснуть; горят — внутренний огонь и нас пожирает; желают видеть друг друга, — и мы томимся в ожидании слишком медленной зари. О, ведь это же и есть любовь — мы любим друг друга, сами того не зная! Но если это любовь, если я любим, то почему же мы так страдаем? Зачем ищем друг друга? Все, что говорил Филетас, верно. Этот самый мальчик с крыльями приснился нашим родителям, и велел, чтобы мы водили стада на пастбище. Как же поймать его? Он мал и убежит. Как же спастись? У него крылья. Он догонит нас. Надо помолиться Нимфам и призвать их на помощь. Но ведь Пан не помог Филетасу, когда он был влюблен в Амариллис. Испытаем же лекарство, которое он советовал: целовать друг друга, обниматься, лежать вместе голыми. Правда, теперь холодно, но уж мы потерпим. Терпел же до нас Филетас.

IX

Так новою школою была для них ночь. На следующее утро, выгнав стадо в поле, только что увиделись, они обняли друг друга, чего прежде никогда не делали. Переплелись руками, прижались друг к другу. Что же касается до третьего средства — лечь вместе голыми — не посмели. Это было бы чересчур отважно, не только для молодой девушки, но и для козьего пастуха. Следующую ночь провели также без сна, размышляя о том, что сделали, и сожалея о том, чего не посмели сделать:

— Что же? Ведь вот мы и целовали друг друга, а легче не стало. Обнимались, но я не нашел утоления. Значит, лежать вместе — единственное лекарство от любви? Делать нечего, надо попробовать. Уж верно в этом есть что нибудь посильнее поцелуя.

X

Среди таких помыслов, сны их, конечно, были тоже любовные — о поцелуях и объятьях. То, чего не делали днем, довершали они ночью: лежали вместе, голые. Утром вставали, еще более влюбленные, и гнали стада на пастбище, торопя их свистом, — так нетерпеливо стремились они к поцелуям. Только что замечали друг друга, бежали, улыбаясь. Потом начинались поцелуи, объятья с переплетенными руками. Но третье средство медлило. Дафнис не смел его предложить; Хлоя тоже не хотела говорить первая. Наконец, случай помог, и все сделалось само собою.

XI