День клонился к закату. Парк давно опустел. Желтая лохматая собачка выглянула на них из кустов и удалилась в аллею с видом комичного достоинства.
Вера осторожно высвободилась.
— А вы верите в вампиров? — спросила она, не поднимая глаз.
— Нет.
— Нисколько не верите?
— Нисколько.
Она захохотала.
— Дядя Прокоп, может, поиграете в вампиров со мной?
Она произнесла нараспев: «самноэ», как цирковой клоун.
— Почему бы и нет?
Она приблизила глаза, смешливо угрожающие, раскрыла губы и залязгала зубами.
— Можно укусить?
— Да… только не больно.
Он доверчиво подставил шею.
И тогда искоса заметил… нечто в глазах Веры. Похолодел, вытянул руку, отпрыгнул прежде, чем она его коснулась. Его лицо исказилось от боли и отвращения. Потом резко сказал:
— Пора возвращаться. Что это мы затеяли? Глупость какая!
Вера прыснула, как девчонка, которой удалась хитрая проделка.
— А вы ужасно чувствительный…
На следующий день Мирон Прокоп лежал мертвый в своей постели. Его голова была запрокинута, и на горле розовела маленькая аккуратная рана.
Вера его не видела. Рано утром она уехала с подругой кататься на велосипеде. С той самой, про которую она сказала матери, прежде чем сесть в седло:
— Ты ее знаешь: симпатичная блондиночка. У нее еще такая грациозная шея…