Dagome iudex: трилогия

Тем же самым днем с Лестеком попрощался и Палука. Он прижал его к своей выпуклой груди и уехал в Жнин во главе собственной дружины.

Не записано ни на какой покрытой воском табличке, ни на рулоне из березовой бересты, ни на пергаменте — что думал Даго Господин и Пестователь, когда шпионы доносили ему о встрече его четверых сыновей, о каждом слове произнесенном Лестеком, Авданцем, Семовитом и Палукой.

Никому не открывал Пестователь своих мыслей и намерений. Говорят, что когда произошло расставание сыновей, и каждый из них уехал в свою сторону, чтобы исполнить свои намерения, тогда же и Пестователь возвратился в Гнездо и заявил Петронасу:

— Не содеяли мои сыновья ничего против меня, так что и я ничего против них делать не стану. Ибо сказано: пускай не знает правая рука, что делает рука левая. Потому не говори мне о них ничего, пока они не оскалят против меня своих зубов. Они ведь по крови спалы, а каждый спал обязан переболеть Жаждой Деяний. Только знай, Петронас, что я должен иметь более многочисленную и лучше вооруженную младшую дружину. Тебя же я назначаю командующим всей этой армии. Если же тебе кто-то скажет, будто бы Лестек попытался возвыситься надо мной, принимая корону юдекса, ответь ему, что Пестователь не нуждается ни в какой короне, ибо из сражения против богачей и коронованных родилась его держава. Заверяю тебя, Петронас, что с коронованной головой Лестеку ближе к виселице, чем к трону Пестователя.

— А что же с моей сестрой, с Зоэ? — спросил Петронас. — Тебя долго не было, господин. Может ты нашел какой-то след?

— Никакого следа я не нашел. Потерял ее навечно… на всегда… — все время повторял тот.

— И что я должен делать, собрав больше воинов? — спросил Петронас.

Ответил ему Даго Господин:

— Разве не можешь ты уважить моей боли, Петронас? Я сделал тебя Выразителем Моей Воли, поскольку сам я стал лишен ее. Делай то, что считаешь верным.

— Я спрашивал тебя, господин, может ли Авданец предложить Лестеку корону юдекса, и ты дал на это свое разрешение. Известно ли тебе, что по этой причине многие воеводы, хотя бы Желислав, Ольт Повала и Ченстох шепчутся между собой, будто бы отозвалась в тебе кровь карликов?

— Они говорят правду. Это отозвалась во мне кровь карликов, — тихо согласился Даго.

— Твои сыновья развяжу т войны, — продолжил Петронас. — Народ боится, что они рассердят Сватоплука, а ты лишен воли.

— Это правда. Нет уже во мне моей воли…

— Ты позволил, господин, чтобы на Вороньей Горе тебя видела благородная госпожа Арне. Я приказал ей молчать, но у нее болтливый женский язык, и теперь она рассказывает, что видела тебя карликом.

— А разве не стал я карликом, Петронас?

— Ты позволяешь своим сыновьям делаться великанами, в то время, как сам делаешься карликом?! — воскликнул изумленный Петронас. — Взбунтуется против тебя твой народ и начнет тебя презирать.

— А разве не имею я в тебе своего защитника? — спросил Пестователь.

На долгое время между ними повисло молчание. И вот, наконец, Даго Господин обратился к Петронасу, не отрывая ладоней от собственного лица:

— Я видел сон, Петронас, что у меня похитили Зоэ, чтобы я сделался безвольным карликом. Но вернулась ко мне Зоэ, и я почувствовал себя счастливым.

— Как мне понимать твой сон, Пестователь? — с оттенком страха спросил его Петронас.

И вновь, после длительной тишины, сказал Пестователь едва слышимым шепотом:

— Много дней кружил я по полям и лесам своей державы. Ночами ко мне обращались священные рощи, озера и сама пуща. Это благодаря ним узнал я, что целая и здоровая вернется ко мне Зоэ, чтобы осчастливить меня.

— Так как же понимать твой сон, господин мой? — повторно спросил Петронас.

Пестователь отнял ладони от лица и поднялся с лавки. Он подошел к окну и повернулся спиной к Петронасу, чтобы тот не мог видеть его лица.

— Оставь меня одного, Петронас, — приказным тоном произнес он. — Уйди отсюда, как можно скорее, ибо слишком много ужасных мыслей кружит в моей голове. И если овладеет мною безумие, тогда, возможно, мой Тирфинг не пощадит и твоей шеи.

Петронас молча покинул комнату, поскольку внезапно испытал страх перед Пестователем. Чуть ли не бегом вскочил он в свою комнату и бросился на ложе, застланное медвежьими шкурами. В Византионе он обучился множеству искусств — в том числе и искусству притворства. Но в беседе с Пестователем у него складывалось впечатление, что тот овладел этим искусством еще совершенней. И что он догадался о судьбе Зоэ.

«Убью его. Убью, — бормотал он сам себе и сжатым кулаком бил в мягкую шкуру. — Это он обрек на смерть меня и Зоэ. Для него я всегда был и буду только лишь достойным презрения карликом».

Неожиданно в голову его пришла мысль, что если он убьет Пестователя, то уже никогда не сможет доказать, что он — великан. Мало значило то, что, быть может, многие другие увидят в нем величие. Здесь считался один лишь Пестователь. От него желал он услышать слова: «Когда-то я ошибся, Петронас. Воистину, ты величайший великан среди моих сыновей».