Дай им шанс!

— Я поговорил с Сарой, — сказал он. — О свадьбе. Я не хочу, чтобы ты жертвовал собой.

— Я согласился добровольно.

— Эми бы это не понравилось.

Том собрался уходить, но остановился и повернулся к Джону:

— И что сказала Сара?

— Конечно, согласилась, — кивнул Джон. — Думаю, она поняла, что ей нельзя оставаться здесь, что это неправильно. Ей незачем тут быть.

Том быстро пошел к машине. Он был сердит на Сару за то, что она высказала его собственные мысли. Почему она не может принять решение? То она говорит, что хочет остаться и выглядит грустной и несчастной, отчего Тому хочется ее развеселить. А как она на него смотрит? Как щенок с огромными жалостливыми глазами. А в следующую секунду она уже говорит, что ей незачем тут оставаться. А эти слова о том, чтобы жить у Эми или спать у него на диване? О чем она думает? Что она выйдет за него замуж и будет жить в доме у Эми и водить туда любовников, а он будет стоять и спокойно смотреть? И с кем, по ее мнению, он сможет встречаться здесь? Правда, можно было бы заявиться в дом Эми и изобразить разъяренного мужа. Том улыбнулся своим мыслям. Но вообще-то это невесело. Он подозревал, что если застанет другого мужчину с Сарой, гнев ему разыгрывать не придется.

Дома у него Сары не оказалось. Наверно, она решила покончить с этой шарадой. Том прошел в кухню. При виде книжки он улыбнулся. Он не припоминал, чтобы Сара читала, пока она была у него, но не мог представить ее без книги поблизости. Сара и книги — это было как закон природы.

Том взял бутылку виски, бокал и вышел на веранду. Там было тихо и спокойно. Знакомое пение птиц успокаивало и расслабляло. Здесь ему было хорошо и уютно. С веранды были видны огни Броукенвила, точнее, того, что от него осталось. Видно было свет в окнах домов по соседству с Эми и в квартале, где жила Клэр. И между ними — темное пятно. Там было кукурузное поле. Огни напомнили ему, что город еще существует, но он подождет. Сейчас их разделяет темнота, и Тому ничего не нужно делать. Может, Сара все-таки хочет выйти за него замуж по-настоящему? Весь город ее обожает. В ее присутствии жители сияют. Она словно стала центральным пунктом, вокруг которого все смогли наконец собраться. Сара заполнила пустоту, которая возникла после смерти Эми. Она заново открыла магазин Эми и наполнила его книгами Эми. И она была со всеми мила и любезна. Он подумал о Саре, о книжном, о ярмарке, о предложении брака (на этом он не стал задерживаться), о том вечере, о жизни, которую Сара вдохнула в город, о солнце, которое люди снова стали замечать, о красках, которыми заиграл Броукенвил. Она сделала из черно-белой пленки цветную. Броукенвил — теперь в цвете. Скоро на экранах! Только вот кинотеатр уже много лет закрыт. Сара уедет в Швецию, книжный закроют, люди снова разбредутся по своим углам, а главная улица опять опустеет.

Так и должно быть. Но только смогут ли они пережить это? Контраст будет слишком сильным. Это будет ударом для города, который он так любит. Им будет нелегко смириться со скучной серой жизнью после того, как они видели Сару и ее книги. Но разве это важно? Ему не нужны книги, ярмарки, танцы в «Площади», ее огромные глаза… На ум ему вдруг снова пришла сцена на диване… Выражение ее глаз перед тем, как он ее поцеловал… Тепло ее тела рядом с его… Она была такой нежной и податливой… Ты идиот, Том.

Каролина сидела в кухне с чашкой остывшего чая и старалась игнорировать подступающую тоску. Тоска — это не для нее. Пассивность, апатия — это не для нее. Каролина не из тех, кто сдается. Каролина не из тех, кто сидит без дела, уставившись в пустоту перед собой. И слезы — это тоже для слабаков. Может, лучше попробовать гнев. Разбить что-то, кричать, швыряться вещами. Она сделала глоток остывшего чая и подумала, что у нее нет сил снова ставить чайник. За окном была ночь. Часы показывали начало второго. Несколько часов назад она тихо стояла в прихожей не в силах пошевелиться или произнести хоть слово, пока он колотил в дверь со всей дури, а потом ждал на крыльце целый час, наверное, чтобы отомстить ей и дать соседям повод для разговоров. А может, он просто снова хотел ее увидеть.

— Давай же, Каролина! — умолял он. — Почему ты так жестока? Прекрасная-Каролина-разбивающая-юные-сердца? Я могу быть Джошем-обезумевшим-от-любви-юнцом, и мы будем жить долго и счастливо, и пусть все смеются над нами!

Но Каролина безжизненно стояла в прихожей. У нее не было сил даже коснуться ручки двери, хотя она почему-то знала, что Джош держится за ручку с другой стороны.