Дай мне руку, тьма

— Надо поговорить, Эрик.

Он посмотрел на пистолет у меня на поясе.

— Оставь меня, Патрик. Я устал.

Позади него виднелись разбросанные по полу газеты и гора грязной посуды в раковине.

— Ни хрена, Эрик. Мы должны поговорить.

— Со мной уже беседовали.

— ФБР, знаю. Ты не прошел детектор лжи.

Он прищурился.

— Что?

— Ты слышал.

Он почесал ногу, зевнул и взглянул куда-то поверх моего плеча.

— Суд это не учитывает.

— Речь идет не о суде, — сказал я. — А о Джейсоне Уоррене. И об Энджи.

— Энджи?

— Она схлопотала себе пулю, Эрик.

— Что? — Он держал перед собой руку, будто не знал, что с ней делать. — О боже, Патрик, надеюсь, она выздоровеет?

— Пока не знаю, Эрик.

— Ты, наверно, не в себе.

— Я действительно здорово взвинчен, Эрик. Имей в виду.

Он поморщился, и в его глазах промелькнула какая-то горечь и безнадежность.

Оставив дверь открытой, Эрик повернулся и пошел внутрь квартиры. Я последовал за ним через гостиную, заполненную разбросанными книгами, пустыми коробками из-под пиццы, бутылками вина, порожними пивными банками.

В кухне он налил себе чашку кофе из кофеварки, покрытой давнишними пятнами, которые он давно уже не вытирал. У нее отсутствовала и крышка. И сам кофе был бог знает какой давности.

— Вы с Джейсоном были любовниками? — спросил я.

Он отхлебнул свой холодный кофе.

— Эрик? Почему ты ушел из Массачусетского университета?

— Знаешь, что бывает с профессорами-мужчинами, которые спят со студентами? — спросил он.

— Профессора всегда и везде спят со студентами, — сказал я.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Профессора-мужчины спят, как правило, со студентками. — Он вздохнул. — Но даже это в политизированной атмосфере, царящей нынче в студгородках, стало опасным делом. Как говорили древние, береги честь смолоду. Не слишком страшная фраза, если только не применяется к мужчинам и женщинам, достигшим двадцати одного года, живущим в стране, где меньше всего хотят, чтобы дети стали по-настоящему взрослыми.

Я нашел чистое место на столешнице и облокотился на него.

Эрик поднял взгляд от своего кофе.

— Так вот, Патрик, существует мнение, что, если девушка не является студенткой именно этого профессора-мужчины, сексуальные отношения между ними вполне допустимы.

— Тогда в чем проблема?

— Проблема в отношениях между профессором-геем и студентом-геем. Можешь мне верить, они не поощряются.

— Эрик, — сказал я, — проясни, пожалуйста. Речь идет о Бостонской академии. Самом укрепленном бастионе американского либерализма.

Он слегка усмехнулся.

— Ты и в самом деле в это веришь? — Он снова покачал головой, странная улыбка не сходила с его лица. — Если б у тебя была дочь, Патрик, скажем, лет двадцати, хорошенькая, которая училась бы в Гарварде или Брайсе, и ты вдруг обнаружил, что у нее сексуальные отношения с одним из профессоров, что бы ты чувствовал?

Я встретил его отсутствующий взгляд.

— Не скажу, что меня бы это обрадовало, Эрик, но и не удивило бы. Я бы посчитал, она уже взрослая, и это ее выбор.

Он кивнул.

— Теперь представь тот же сценарий, но у тебя сын, и у него интимные отношения с профессором.

Это меня озадачило. Точнее, задело глубоко упрятанную и задавленную, скорее пуританскую, чем католическую часть моего «я», а картинка в моем воображении — юноша на небольшой тесной кровати вместе с Эриком — на какое-то мгновение возмутила меня, но я взял себя в руки и выбросил ее из головы, призвав на помощь остатки моего собственного либерализма.

— Я бы…

— Видишь? — Он весело засмеялся, но глаза его все же были пустыми и бегающими. — Это тебя шокировало, верно?

— Эрик, я…

— Разве не так?

— Да, — тихо сказал я. И удивился своей реакции.

Он поднял руку.

— Это нормально, Патрик. Я знаю тебя уже десять лет как человека, почти не подверженного гомофобии. И все же ты гомофоб.

— Но это не касается…

— Твоих друзей-геев, — сказал он, — тут ты на высоте. Допускаю, но если дело коснется твоего сына и его друзей-геев…

Я пожал плечами.

— Возможно.

— У нас с Джейсоном был роман, — сказал он, выливая кофе в раковину.

— Когда? — спросил я.

— В прошлом году. Все закончилось. Да и длилось-то всего один месяц. Как-никак я был другом дома, и у меня было ощущение, что я предаю Дайандру. Что касается Джейсона, мне кажется, ему хотелось быть ближе к своим ровесникам, к тому же он очень нравится женщинам. Расставание было дружеским.

— Ты рассказал об этом ФБР?

— Нет.

— Эрик, ради Христа, почему нет?

— Это разрушит мою карьеру, — сказал он. — Вспомни свою реакцию на мое предположение. И неважно, сколь либеральной ты считаешь академию, главное, что спонсоры колледжей, как правило, правильные белые мужчины. Либо их жены, пропадающие в загородных клубах. И если они узнают, что гей-профессор превращает их детей или детей их друзей в геев, они уничтожат его. Без вариантов.

— Послушай, Эрик, это все равно выйдет наружу. ФБР, Эрик. ФБР. Они сейчас проверяют твою жизнь с увеличительным стеклом. И в конце концов наткнутся на то, что им нужно.

— Я не могу, Патрик. Не могу.

— А как насчет Эвандро Аруйо? Ты знал его?

Он покачал головой.

— Нет. Джейсон был напуган, Дайандра тоже, вот я и обратился к тебе.

Я верил ему.