Пока Лейла спала, Джеймс сидел рядом, держа ребенка на руках. Он не мог поверить, что это его дочь. Он не мог представить мир без нее.
Девочка была завернута в одеяло. На голове у нее была шапочка. Джеймс сдвинул шапочку немного в сторону, чтобы полюбоваться кудряшками дочери. Он посмотрел на ее маленький носик, который, как объяснила Кэтрин, был слегка приплюснут из-за прохождения по родовым путям. Но она уверяла, что это скоро пройдет.
«Извините, – подумал Джеймс, – ее носик просто идеален».
И ему нравились ее пальчики. Они сомкнулись вокруг его указательного пальца. Он вспомнил обо всех тех склонах, с которых беспечно бросался вниз, и пришел в ужас. Все. Никогда! Он больше не может позволить себе рисковать.
Джеймс взглянул на начавшие прибывать букеты.
В отличие от Лейлы он привык читать карточки.
Почему в некоторых из них между восклицательными знаками чувствуются знаки вопросов? Почему кто-то, затаив дыхание, ждет, когда Джеймс погубит то, что стало самым лучшим в его жизни?
Любовь, вспыхнувшая в отеле «Харрингон» несколько месяцев назад, была непостижима, но он больше не желал искать объяснения этому или извиняться перед кем-то за ту ночь.
У их ребенка пока не было имени, и Джеймс молил Бога, чтобы Лейла не захотела назвать ее Жасмин.
– Ты хорошая девочка, – сказал он дочери, открывшей синие глазки. – Я очень люблю тебя.
Проснувшись, Лейла улыбнулась. Она догадывалась, о чем думает ее муж. Она не забыла, как вытянулось его лицо, когда она предложила назвать девочку Жасмин. Лейла улыбнулась еще и потому, что в первый же день он сказал их дочке, какая она хорошая и как он ее любит.
Точно так же Джеймс заставлял чувствовать себя и Лейлу, когда она была рядом с ним.
– Могу ли я подержать ее? – спросила она.
– Ты сегодня достаточно потрудилась, – запротестовал Джеймс. – Теперь моя очередь. Лучше поспи еще. – Лейла улыбнулась, а он добавил: – Мне удалось перенести визит моих родителей на завтра. Но Зейн и Софи придут вечером. Им обоим не терпится увидеть малышку.
Брат и сестра снова начали общаться. Джеймс помирился с Зейном. И простил Софи.
Он все же передал Лейле ребенка и смотрел, с какой любовью она вглядывается в маленькое личико. Неожиданно Джеймс почувствовал смятение, вспомнив, что и она сама когда-то была такой.
– Ты уверена, что не хочешь сообщить своим родителям? Я могу это сделать, – снова предложил он. Ему хотелось быть верным рыцарем, стражем у дверей ее сердца. Он не мог никому позволить снова причинить ей боль. – Это была бы неплохая практика для моего арабского. – И Джеймс попытался издать гортанный звук.
Лейла рассмеялась.
– Нет, не надо. – Момент слабости, который возник после родов, миновал. – Я не хочу видеть их рядом с ней. Мне не нужно их ядовитое влияние. К тому же они могут узнать об этом из газет, или им сообщит Зейн. Меня это не волнует. Теперь у меня есть семья – ты и наша дочь.
Она любила Джеймса и не боялась этого.
Их любовь была настоящей, и он доказывал ей это каждый день.
– Нам нужно дать имя малышке, – сказал Джеймс.
– Я уже выбрала.
– Ну, такого рода вещи требуют обсуждения, – начал он, придвигая стул ближе к ее кровати. – Это обычно решают оба родителя.
– Пожалуйста, Джеймс, позволь мне назвать ее именем, которое я выбрала. Оно очень много значит для меня.
Джеймс сделал глубокий вдох и посмотрел на жену, которая только что преподнесла ему величайший подарок – дочь. Ну разве мог он ей в чем-то отказать?
– Конечно. – Он посмотрел на малышку, готовясь улыбнуться и сказать: «Как прекрасно! Замечательно!» – когда Лейла скажет, что ей хотелось бы назвать девочку Жасмин…
– Акиба, – сказала она.
– Акиба? – удивленно повторил Джеймс.
Он попытался перевести это слово, и Лейла увидела, как его лицо осветила искренняя улыбка.
– Последствие, – подсказала она.
«Да, – подумал Джеймс, – такая ночь, что была у нас, не могла остаться без последствий».
Джеймс посмотрел на свою дочь:
– Акиба. Моя маленькая красавица.