Не собираетесь ли сюда погостить? Здесь очень занятно. Не говоря уж о том, что Париж остается чудеснейшим городом, могут увлечь человека самые различные вещи: стада пешеходов, которые кидаются через кручение площадей, как только раздается звон электрической сигнализации, достигшее подозрительной учащенности кишение и копошение световых реклам, новые оркестры, новые писатели (Моран, Жироду, Дельтейль, Мак-Орлан[972]
и др.), полмиллиона, шедшие под серпом-молотом за прахом Жореса[973] и многое иное. Провожу вечера в «Rotonde» (пожалуйста, не сравнивайте меня с псом, возвращающимся и т. д., меня и так обижают).Кончил я новый роман «Рвач». Старался как приготовишка, по три раза перечеркивал фразу, писал его долго — четыре месяца! Хотел дать не только героя, вышедшего из революции спекулянта, но и «пейзаж» с помощью бальзаковских отступлений. Вышло ли что-нибудь, не знаю.
Читали ли Вы «Жанну»? Ежели читали, напишите мне: очень дорожу Вашим суждением и наставлениями. Ее ругают, но до меня доходят лишь политические обвинения или же просто определения: «Новая Вербицкая».
Вышло ли у Вас дело с чехами, которые хотели перевести Вас? Я сейчас стараюсь устроить франц<узские> переводы Ваших вещей. Сильно мешает раздражение против русских, вызванное отсутствием конвенции и бесплатностью переводов. Ведь ни Роллан, ни Кроммелинк, ни Дюамель[974]
не получили из России ни копейки. И издатели их — тоже. Поэтому они склонны платить примерно той же монетой. Однако надеюсь дело все же устроить. Пришлите мне с этой целью экз<емпляр> «Островитян» — здесь не достать.Сердечный привет.
Впервые (с сокращением) — ВЛ. 1973. № 9. С. 202–203; печатается по рукописи. Подлинник — ИМЛИ. Ф.146. Оп.1. № 11. Л.8.
<Из Парижа в Москву,> 2/12 <1924>
155, B-d Montparnasse.
Дорогой Владимир Германович,
спасибо за хлопоты. Радуюсь Вашему намерению приехать. Визу, надеюсь, Вы получите, я со своей стороны сделаю все необходимое, как только это выяснится в точности. Жизнь здесь относительно дешева. Поезд 2 класса от Берлина сюда стоит около 17 долл.
Жду с нетерпением Ваших новых книг. Много ли работаете?
Выпустили ли чехи «Морск<ой> Скв<озняк>»? Здесь надеюсь наладить, но французы «торопиться не любят».
Я кончил «Рвача» (около 18 листов!). Получилось мрачно и тяжеловесно. Натурализм. Словом, собак не хватает, чтобы вешать на меня, — это единственное утешение.
Очень надеюсь на Ваши деньги (т. е «Трубки» + «Повести»)! Хорошо бы получить их до Рождества!
Что нового в литмоскве? По Парижу движется Маяковский, скуля и зевая. Ввели (это без связи с предыдущим) электр<ическую> сигнализацию, огни и звонки на перекрестках — закрывают и открывают движение. Ряды автомобилей и стада пешеходов — одно забавней другого в поисках желанного красного огонька.
Не можете ли Вы авторитетом своим подействовать на <И.Г.>Лежнева? «Жанна» вышла 4 месяца тому назад, а они до сих пор не прислали авторских экземпляров, которые мне нужны до зарезу.
От Люб<ови> Мих<айловны> и меня сердечный привет. Пишите!
Впервые.
<Из Парижа в Ленинград,> 3/12 <1924>
155, B-
Милая Мария Михайловна, надеюсь, что письмо мое найдет Вас уже здоровой. На тиф ведь дело не похоже. И вообще хворать нехорошо.
Очень растроган тем, что и болящая не поленились переписать мне поэму Тихонова[975]
. Стихи его мне очень понравились: свежестью, терпкостью и при всем осознании новой post-пастернаковской формы своей тихоновской мужественностью. Скажите ему еще раз, что он прекрасный поэт, и добавьте это всяческими приветствиями. Жаль, что пропало письмо Л<юбови> М<ихайловны> к нему: там была фотография забавного его портрета, сделанного ею, с трубками, пароходами и прочим («фото-монтаж», кажется, называются эти фокусы).Я кончил «Рвача». Еле-еле. Думал умру. 18 (восемнадцать) листов! Писал 4 (четыре) месяца! Дольше и больше всех книг. + Трудный язык. + Такая пакость, мразь, что мне самому не по себе. Скажите, милая М.М., зачем писать гнусные книги? Кому это нужно?
В Париже стоят традиционные туманы и близится традиционный «Réveillon» — появились уже палатки. Значит, все на месте. Что касается постарения, то это хитрая штука вроде «вращения земли». Универсальность делает его незаметным. Вращаться и стареть единолично было бы много труднее. Единолично умирают, и это, наверное, определенно трудно.
Однако у меня определенно портятся и почерк и характер.
Как Вы? Пишете? Что в литературе? Не забывайте — пишите!
Если добьетесь чего-либо от Лившица или его зама (в и<здательст>ве «Петроград»), буду очень признателен. Приветы сердечные от Любови М<ихайловны> и меня!
Впервые (с купюрами) — ВЛ. 1973. № 9. С. 201; печатается по рукописи. Подлинник — ФШ, 53.
<Из Парижа в Ленинграда 8/12 <1924>