ДайсМен или человек жребия

— Ох, Люк, несмотря на все твое якобы освобождение, ты по-прежнему видишь во мне беспомощную красивую особь женского пола.

— Но ты же знаешь, что я не выношу адвокатов.

— Верно, но тебе приходилось с ними спать?

Доктор Райнхарт потрясенно покачал головой.

— У тебя должно быть разбито сердце, ты должна обезуметь от горя, быть полной тревоги, беспомощной, отчаявшейся, неспособ…

— Ох, кончай это дерьмо, — сказала миссис Райнхарт.

— Это Фред научил тебя так разговаривать?

— Не будь ребенком.

— Верно, — сказал доктор Райнхарт, неожиданно рухнув на диван — который, как он с радостью отметил, остался тем же, что и в его прошлой жизни. — Я горжусь тобой, Лил.

— Можешь кончать с этим тоже.

— Ты проявляешь настоящую независимость.

— Не беспокойся, Люк, — сказала миссис Райнхарт. — Если бы мне нужна была твоя похвала, я не была бы независимой.

— Ты носишь лифчик?

— Если тебе приходится спрашивать, оно не стоит того, чтобы спрашивать.

— Жребий велел мне опять соблазнить тебя, но я даже не знаю, с чего начать. — Он посмотрел на нее, а она опять оперлась о свой новый стол. Она курила, ее локти остро торчали, и она не так уж была похожа на мышку — Я не настроен получить коленом в пах.

Миссис Райнхарт бросила кубик на стол, посмотрела на него и тихо сказала мужу:

— Уходи, Люк.

— Куда?

— Просто уходи.

— Но я тебя еще не соблазнил.

— Ты попытался, и у тебя не вышло. Теперь ты уйдешь.

— Я не видел моих детей. Как мой дайс-мальчик Ларри?

— Твой дайс-мальчик Жребия Ларри в полном порядке. Когда он днем вернулся из школы, я сказала ему, что ты, может, заскочишь, но у него был важный матч по тач-футболу[143], и ему пришлось убежать.

— Он живет по воле Жребия, как хороший мальчик?

— Не очень. Он говорит, что учителя не станут считать решения Жребия законным оправданием тому, чтобы не делать домашние задания. А теперь уходи, Люк, ты должен идти.

Доктор Райнхарт посмотрел за окно и вздохнул. Потом он бросил кубик на диван и посмотрел на нее.

— Я отказываюсь уходить, — сказал он.

Миссис Райнхарт вышла из комнаты и вернулась с пистолетом.

— Жребий велел мне заставить тебя уйти. Поскольку ты бросил меня, юридически ты не имеешь права находиться в этой комнате без моего разрешения.

— Ах-х-х, но мой Жребий велел мне попробовать остаться.

Миссис Райнхарт бросила кубик на стол.

— Считаю до пяти и, если ты не уберешься, буду стрелять.

— Не глупи, Лил, — с улыбкой ответил доктор Райнхарт. — Я не…

— Два, три…

— …Делаю ничего, что заслуживает таких крайних мер. Мне кажется…

БАХ!! Грохот пистолета сотряс всю комнату. Доктор Райнхарт не заставил себя долго ждать: вскочил с дивана и ринулся к двери.

— Дыра в диване является… — начал он, пытаясь улыбнуться, но миссис Райнхарт вновь проконсультировалась со Жребием и начала считать до пяти. Судя по всему, имея лишь ограниченное желание дослушать счет до конца, доктор Райнхарт на предельной скорости бросился к двери и скрылся.

63

Следует признать, что мысль о проникновении в волосатый мужской анус или об аналогичном проникновении в меня несла в себе всю прелесть постановки или получения клизмы на кафедре перед лицом Американской ассоциации практикующих психиатров. Мысль о том, чтобы ласкать, целовать и брать в рот мужской пенис смутно напоминала мне о том, как в возрасте шести-семи лет меня заставляли есть вареные макароны.

С другой стороны, возникающие время от времени фантазии о том, чтобы стать женщиной, извивающейся под каким-то трудноразличимым мужчиной, были волнующими — пока трудноразличимый мужчина не обрастал бородой (бритый или нет, не важно), волосатой грудью, волосатыми ягодицами и уродливым пенисом с разбухшими венами. Тогда я терял интерес. Быть женщиной могло — в случайных фантазиях — быть волнующим. Быть мужчиной, имеющим «сношение» с любым конкретным мужчиной, казалось отвратительным.

Всё это было мне известно задолго до того ноябрьского дня моей избавляющейся от привычек жизни, когда Жребий внятно попросил меня взять на себя труд выйти в мир и дать себя поиметь. Я пошел в Нижний Ист-Сайд, где, по словам Линды, я мог найти несколько гей-баров, название одного из которых я запомнил: «Гордос».

Около 10:30 вечера я вошел в «Гордос», совершенно безобидно выглядящий бар, и был потрясен, увидев мужчин и женщин, сидящих и выпивающих вместе. Более того, там было всего семь-восемь человек. Никто на меня не смотрел. Я заказал пиво и начал рыться в памяти, чтобы понять, не случилось ли так, что я на самом деле вытеснил или неверно услышал правильное название гей-бара. «Гордонс»? «Сордос»? «Содомс»? «Горкийс»? «Мордос»? «Горгонс»? «Горгонс»! Чудесное название для голубого заведения! Я отправился к платному телефону и поискал «Горгон» в телефонном справочнике Манхэттена. Впустую. Удивленный и расстроенный, я сидел в кабинке нелепо нормального бара и размышлял. Вдруг мимо стеклянной двери моей кабинки прошли четыре молодых человека и направились к выходу из бара. Откуда они взялись?