ДайсМен или человек жребия

Исходя из ее ответов на наши анкеты, мисс Т. было девятнадцать лет, у нее никогда не было половых сношений, она «сильно обнималась» всего-навсего с двумя мальчиками, целовалась «меньше чем с десятью» и никогда не имела осознанных лесбийских наклонностей или опыта. Она полагала, что добрачное половое сношение — неправильно, потому что «Бог карает за это», «психологически вредно» и «может привести к беременности». В качестве положительного свойства она отмечала, что оно служит продолжению рода. По ее словам, она никогда не мастурбировала, потому что «Бог карает за это». Она была несколько нетерпима ко всем сексуальным отклонениям от гетеросексуальной нормы, чрезвычайно традиционна в большинстве других установок и не проявляла признаков близких отношений ни с кем, кроме своей матери, с которой она, по-видимому, была довольно близка. Она сообщала, что является верующей католичкой и хочет посвятить себя социальной работе с детьми с эмоциональными расстройствами.

Я сомневался, что мисс Т. вообще придет. Из семи других испытуемых, которым я давал подобные инструкции (встретиться друг с другом или с наемными помощниками), трое больше не появлялись, причем двое из этих дезертиров были спокойными типами вроде мисс Т. Встреча была назначена «около восьми часов». Я, в благородном порыве работающего не по найму, прибыл в семь тридцать и, приготовив себе выпить, устроился было поудобнее, готовясь к долгому ожиданию, как зазвенел звонок. В дверях стояла молодая особа, объявившая, что она «Терри Трейси». Было без пяти восемь.

Терри Трейси глядела на меня радостно, как подросток, пришедший присмотреть за детьми. Она была невысокой и свежей, с теплыми карими глазами, мягкими каштановыми волосами и нервной грацией, которая напомнила мне Натали Вуд[84]. На ней была юбка и свободный свитер, в левой руке она зажимала свернутую в рулон домашнюю работу (которая на деле оказалась запечатанным конвертом с анкетой). Стушевавшись, я пригласил ее войти, чувствуя себя дряхлым и до отвращения развратным стариком.

— Могу я предложить вам выпить? — спросил я. Мне пришло в голову, что эта девочка, возможно, неправильно поняла указания.

— Да, пожалуйста, — сказала она, прошла на середину комнаты и стала рассматривать совершенно обыкновенные на вид современный диван, стулья, комод, книжный шкаф и ковры так, будто их привезли с Луны.

— Меня зовут Роберт О'Коннор. Я преподаю историю в университете Лонг-Айленда.

— Я Терри Трейси, — сказала она радостно, глядя на меня как на занятного дядюшку, который сейчас пустится развлекать ее морскими байками.

С мнимым спокойствием я пытался медитировать над своим стаканом, но чувствовал себя нелепо.

— Смотрели какие-нибудь хорошие фильмы в последнее время? — спросил я.

— О нет. Я не очень-то хожу в кино.

— Теперь это очень дорого.

— О да. И многие фильмы… ну… они не очень стоящие.

— Это верно.

Она окинула взглядом камин. Я тоже посмотрел на камин. У него был маленький очаг для дров, выглядевший так, будто им не пользовались с того времени, как построили дом девяносто лет назад.

— Не разжечь ли огонь? — спросил я.

— О нет. Здесь достаточно тепло, спасибо.

Я сделал маленький глоток и лизнул запотевший холодный стакан. Мне пришло в голову, что это, вполне возможно, самая чувственная вещь, которую мне удастся совершить за весь вечер.

— Подходите и садитесь рядом, что же вы. — Гиппопотам, поедающий маргаритку.

— Мне здесь очень удобно, спасибо. — Нервно взглянув на камин, она добавила через некоторое время:

— Ладно.

Она подошла, осторожно неся стакан, как ребенок свою первую чашку молока, и села на диван примерно в футе от меня. Застенчиво одернула мини-юбку, которая, тем не менее, оставалась на несколько футов выше ее коленей. Она казалась невероятно маленькой. При росте шесть футов четыре дюйма я привык смотреть на людей сверху вниз, но глядя сверху вниз на Терри Трейси, сидевшую слева от меня, я видел только ее вьющиеся каштановые волосы и пару голых на вид ног.

— Эй, — сказал я.

Она подняла голову и улыбнулась, но мне показалось, что в ее взгляд закралось определенное недоумение, будто ее рассказывающий небылицы дядюшка только что употребил слово бордель.

— Можно мне вас поцеловать? — спросил я, решив, что за сто баксов не зазорно попросить о такой малости.

В ее глазах появилось еще больше недоумения, и она сказала:

— О да.

Я притянул к себе ее маленькое тело и наклонился навстречу ее губам. Неожиданно я обнаружил, что только мои губы целуют ее губы. Ее ротик был сжат, губы сухие. Через несколько секунд я выпрямился.

— Вы ужасно хорошенькая, — сказал я.

— Спасибо.

— У вас очень приятные губы.

— У вас тоже, — сказала она.

— Теперь вы поцелуйте меня.

Она посмотрела вверх и подождала, когда я опущу голову, но я не стал этого делать и даже откинулся на диван, продолжая сексапильно глядеть на нее.