Дайте кошке слово

Человека, если мы его не знаем, мы судим по черточкам и каждую черточку ему в строку ставим. Это — хорошая черточка, а эта — плохая, эта говорит о том-то, а вот эта — о том. Потом, когда человека ближе узнаешь, все черточки сливаются в характер, и на них уже отдельно внимания не очень обращаешь, потому что знаешь человека, как говорят, наизусть, и уже не черточки нас интересуют, а проявление всего характера.

Вот так и Котю я изучала, как того человека, которого поначалу не знаешь. Вот так и к Коте своему приглядывалась. И каждую его черточку обдумывала — что она значит.

И вот что я заметила: Котя понимает про другого то, что сам испытывал. Да и люди также. Если сам перенес болезнь, или несчастье, или что случилось с тобой, то это и понимаешь. А если не болел, и не переживал, и ничего не случалось, ничему ты и не сочувствуешь. Если уж добрый очень, то, может, умом и стараешься понять, а все это не так, как если сам пережил, тогда и на другого смотришь иначе, и знаешь, каково ему, и уж никогда не осудишь.

Я это к тому, что мой маленький Котька, если его в руках тискать, начинал пищать: больно, мол. Я сразу отпускала его. Так вот, когда он расходился и прыгал, как настоящий тигр, на мою руку и кусался, да так больно иногда, что я вскрикивала, Котя тоже сразу же отпускал. И в следующий раз кусал осторожно, чуть-чуть, словно понимая, что хватил лишку в прошлый раз, и извинялся. Значит, он тоже, Котя, понимает, что другой, когда ему больно, вскрикивает от этого.

Жизнь Коти делилась на два состояния: бодрствования и сна. Ко сну относилось не только состояние самого сна, когда он спал, но и состояние непосредственно перед сном и после. В эти «сонные состояния» делать с моим котом можно было что угодно. Если даже вниз головой его держать — он все равно спал. А если и не спал, то никакого неудовольствия не выражал. Все это от того мне было удивительно, что Утя с самого детства была совеем другого характера. Гладить себя не всякому позволяла, а уж что-то с ней выделывать, да еще в сонном состоянии — это уж никому не разрешалось. Я поначалу и Котю-то даже брать на руки опасалась. С осторожностью прижимала к себе. И все удивлялась: надо же, не цапнул. Утя бы давно цапнула.

Зато в бодром состоянии, если мой Котя не спал, не собирался спать или уже совсем проснулся, вот тут угомонить его было невозможно. Он носился по комнатам, взлетал на занавески, с ошалелым видом прыгал по столам, стульям и диванам. Но вот он наигрался, набегался, устал. Сон одолевает его. И я беру Котю, прижимаю к себе и хожу с ним, качаю, глажу.

Спать Котя любил, положив голову на подушку. Тельце его вытягивалось по одеялу: он как бы копировал человека.

А еще Котя любил шутить. И если ты лег, но не спишь или уже проснулся, но даже сам не осознал еще этого, Котя уже тут как тут, бежит с одного конца комнаты на другой, мимо твоего дивана, где ты лежишь, и, пробегая, невзначай вскакивает на него, и (уж как ему это удавалось?) легонечко так, ласково и игриво дотрагивается до твоих ног лапкой, просовывая ее на один миг, на одно мгновение под одеяло. И дальше побежал, довольный, что пошутил, обратил на себя внимание, поздоровался.

А вот еще. Спрятался Котька. Где — неизвестно. Спрятался и караулит. И в тот момент, когда я иду по коридору, подскакивает ко мне, встает на задние лапы и секунду, но стоит. И уж почему, сама не знаю, но только я беру Котю за лапку, и он делает несколько шагов рядом со мной. Почему я это сообразила, что так надо сделать, что именно так надо — дать свою руку Коте, чтобы шел он рядом, — не знаю, может быть, весь облик Коти к тому меня призвал. Ведь дрессировать я его не собиралась, у меня и в мыслях такого не было. У нас жизнь шла естественно, каждый делал, что хотел. Видно, Котя захотел ходить. Я дала руку, и он пошел. А затем это каждый раз повторялось. И я уже знала, что, если выскочил он откуда-то и встал рядом, надо дать руку, надо дать возможность коту походить. Хочет он этого. И потом довольный бегает на четырех лапах.

Котя жил беззаботно, без комплексов бездомного кота (не то что Утя). Не надо было Коте нас завоевывать, не надо было бояться, что выбросят. Не надо было привыкать самому и приучать нас. Однако что-то было надо. Не так уж безоблачно все было. Надо было, например, чтобы на ночь обязательно поменяли песок. Иначе все будут спать, а Котя будет мучиться.

В детстве Котя никогда никого не будил. Терпелив был ужасно. Но терпеть не хотелось. Хотелось заранее сделать все так, чтобы не надо было терпеть. Котя бегает, носится, глаза умоляющие, выражение несчастное. Котя не дает покоя. Играть хочет? Да нет, сразу видно. По Коте всегда и все сразу видно: когда Котя бегает — играть хочет, когда — чтобы поесть дали, когда — рядом, как человек, хочет ходить, а когда — просит на ночь поменять песок.