Читаем Дайте мне лабораторию, и я сдвину мир полностью

Еще одна причина, почему понятие внешнего/внутреннего здесь неуместно, заключается в том, что в описанном нами примере лаборатория позиционирует себя именно таким образом, чтобы внутри своих стен репродуцировать то, что, как кажется, происходит снаружи (это первый шаг), а затем распространить вовне, т.е. на всех фермах, то, что, как кажется, происходит только внутри нее. Здесь внутренний и внешний мир могут превращаться один в другого также легко, как это происходит в какой-нибудь теореме по топологии. Естественно, что эти три отношения внутреннего, внешнего и опять внутреннего ни в коем случае не идентичны. В лаборатории рассматривается лишь ограниченное количество элементов, относящихся к макроскопической эпизоотии; в ней имеет место только контролируемая эпизоотия на экспериментальных животных; из лаборатории вовне распространяются только определенные методы прививания и разновидности самой вакцины. Не секрет, что этот метафорический сдвиг, состоящий из последовательности корректировок и изменений масштаба (см. ниже), является источником всех инноваций (Black, 1961). Для наших целей здесь достаточно сказать то, что каждый перевод от одной позиции к следующей рассматривается соответствующими действующими субъектами как корректный перевод, а не как нечто чуждое, деформирующее или абсурдное. Например, болезнь, находящаяся в чашке Петри не важно как далеко от фермы, рассматривается как корректный перевод, т.е. непосредственная (the) интерпретация сибирской язвы. То же самое имеет место, когда гигиенист рассматривает в качестве эквивалентных опыты, проводимые над микробами в лаборатории Пастера, и различные виды эпидемий, поражающих людей в таких больших городах как Париж. Бесполезно пытаться решить, являются ли эти две установки эквивалентными на самом деле (разумеется, нет, т.к. Париж – это не чашка Петри), но они рассматриваются в качестве таковых теми, кто утверждает, что, если Пастер решит проблему на микроскопическом уровне, вторичная проблема на макроскопическом уровне также разрешится. Споры относительно эквивалентности неэквивалентных ситуаций всегда характеризуют широкий диапазон науки и почти всегда являются причиной наличия большого числа лабораторий, работающих для их разрешения.

Для того чтобы вакцина была эффективной, ей необходимо распространиться повсюду. Именно это обстоятельство лучше всего демонстрирует абсурдность дихотомии внутреннего/внешнего и полезность микроисследований в науке для понимания макропроблем. Большинство затруднений, связанных с наукой и техникой, берут начало в убеждении в том, что сначала инновации присутствуют только в лабораториях, а затем испытываются в новых условиях, которые подтверждают или признают недействительными эти инновации. Именно это «adequatio rei et intellectus»3 так сильно восхищает эпистемологов. Как показано в нашем примере, его реальность наглядна и отнюдь не мистифицирована.

Во-первых, вакцина имеет эффект в Пуйи ле Фор, а также и в других местах, только если в них соблюдаются те же самые лабораторные условия. Научные факты подобны поездам: они функционируют только на рельсах. Чтобы соединить два состава, вы можете увеличить длину рельсов, но вам не удастся проехать на поезде через поле. Лучшим доказательством этого служит то обстоятельство, что каждый раз, когда метод распространения вакцины против сибирской язвы модифицировался, вакцина не имела ожидаемого воздействия, и Пастер часто оказывался втянутым в жесткую полемику, примером которой служит случай с итальянцами (Geison, 1974). Постоянным ответом Пастера было требование беспрекословного выполнения предписаний его лаборатории. То, что одну и ту же вещь можно повторить, мне вовсе не кажется удивительным, чего нельзя сказать о людях, считающих, что факты выходят из лаборатории без параллельного распространения лабораторных практик.

Но существует и вторая причина, почему у лабораторий нет внешней стороны. Само существование сибирской язвы, как заболевания, и эффективность вакцины, к которой мы пришли в самом конце рассказа, не являются внешними, доступными для обозрения фактами. В обоих случаях они представляют собой результат предшествующего существования институтов статистики, которые создали необходимый инструмент (в данном случае статистику), распространили свою сеть по всем административным органам Франции с целью сбора данных и убедили всех соответствующих чиновников как в том, что существовало «заболевание», «ужасное» заболевание, так и в том, что существовала «вакцина», «эффективная» вакцина. Когда мы говорим о внешнем мире, то мы, как правило, не обращаем внимания на предшествующее распространение соответствующей науки, основывающееся на изучаемом нами принципе. Вот почему, в конечном счете, ключ к пониманию макропроблем заложен в лабораторных исследованиях. Я продемонстрирую это в конце данной главы.


2. Разрушение различий масштаба

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Актуальность прекрасного
Актуальность прекрасного

В сборнике представлены работы крупнейшего из философов XX века — Ганса Георга Гадамера (род. в 1900 г.). Гадамер — глава одного из ведущих направлений современного философствования — герменевтики. Его труды неоднократно переиздавались и переведены на многие европейские языки. Гадамер является также всемирно признанным авторитетом в области классической филологии и эстетики. Сборник отражает как общефилософскую, так и конкретно-научную стороны творчества Гадамера, включая его статьи о живописи, театре и литературе. Практически все работы, охватывающие период с 1943 по 1977 год, публикуются на русском языке впервые. Книга открывается Вступительным словом автора, написанным специально для данного издания.Рассчитана на философов, искусствоведов, а также на всех читателей, интересующихся проблемами теории и истории культуры.

Ганс Георг Гадамер

Философия