Дайте точку опоры

— Почему? Пуганому бояться вроде нечего, но ведь под нож истории нашего брата-авиатора!.. Как говорится — Колумбов в отставку, корабли по боку! Так? Или Василина одного? Но он живуч! Представил черновой план… Те же зенитные узлы, стотридцатимиллиметровые пушки — на них ставка.

Генерал Сергеев смотрел на ветровое стекло. Не поворачиваясь, сказал:

— Временно — верно. А после придется отступиться. Жизнь заставит. А ракетам с авиацией работать в тесном контакте. Кстати, будем предлагать тактику совместного боевого применения…

Сосед Фурашова опять хохотнул:

— Ну а в живом виде-то есть они, эти ракеты, или… яичко в курочке? — Он перевел взгляд с Сергеева на Фурашова — мол, что вы на это скажете.

— Вот Алексей Васильевич, инженер-подполковник, совсем недавно с полигона. Щупал своими руками, может рассказать! — произнес Сергеев. — Кстати, мы с ним — локоть в локоть с фронта.

— Да?! — с оттенком удивления спросил авиационный генерал, внимательно посмотрев на Алексея, будто только сейчас увидел его рядом. — Так мы вас пригласим рассказать о «Катуни» офицерам нашего управления.

В живом блеске глаз Сергеева, в его словах «локоть в локоть с фронта», произнесенных без нажима, но с подчеркнутой теплотой, Алексей узрел добрый знак: значит, отошел от дум, а главное, решил что-то немаловажное.

Фурашов не успел ответить: машина притормозила возле знакомого дома. Сергеев, щелкнув запором дверцы, занес из машины ногу и высунул руку с кожаной тисненой папкой, с прежней веселостью сказал:

— Пригласите. Будет полезно послушать!

В Генштабе они пробыли долго.

Фурашов, должно быть, с час ожидал в машине. Он приезжал сюда второй раз. На огромных дубовых дверях — фигурные гнутые ручки, надраенные до золотого блеска. Таких ручек Алексей нигде не видел и, возможно, поэтому брался за холодную медь с опаской.

Из подъезда то и дело выходили военные: генералы, полковники — младших чинов не было, — но Сергеев не появлялся. Солнце по-полуденному палило, обжигая дома, помягчевший асфальт и разомлелые, со свежеподстриженными шаровидными кронами липы по краю тротуара. И хотя шоферу удалось приткнуть «Победу» среди разномастных машин так, что на нее падала узенькая полоска тени от квадратной глыбы дома, все равно сюда, в машину, накатывало зноем, и Фурашова на заднем сиденье стало покидывать в дрему.

Сергеев подошел один, без авиационного генерала. Алексей увидел его уже возле машины. Встряхнув головой, чтобы сбить сонливость, выпрямился на сиденье.

— Опаздываем, Алексей Васильевич? — открыв дверцу и садясь на свое место, спросил Сергеев. Помолчав, добавил: — Думал, десять минут, но, как говорят, пути начальства неисповедимы. Кажется, приедем в конструкторское бюро с опозданием. А насчет обеда, выходит, по-фронтовому: вечером двойную порцию!

И он улыбнулся знакомо — доверчиво, мягко. Только у него была такая улыбка. Фурашов знал и силу этой улыбки. Она останавливала бесстрашного, но нервного, «психованного» ростовчанина Карагутина, командира батареи, когда тот после боя, израсходовав все снаряды, отбив контратаку батарейцами в рукопашной, ошалелый, невменяемый, ворвался в землянку начартснаба и, застав его с фельдшером санбата Лизочкой, выхватил из рыжей кобуры свой ТТ: «Батарею побили, а ты, шкура…» Откуда в ту секунду явился Сергеев, одному богу известно. Улыбнулся: «Убьете, Глеб Авксентьевич, — легко отделается! Судить будем». И Карагутин опустил пистолет.

Фурашов сидел теперь как раз позади Сергеева и невольно разглядывал его сзади. Ниже чернобархатного околыша фуражки в темных волосах блестели редкие серебринки. На жилистой худой шее — отметины времени: разъюлили, разбежались трещинки…

«Сорок четыре года — какое время! — отогнал Фурашов подступившие было грустные мысли. — Да и видны все эти дефекты только при свете». Тут же припомнились слова Сергея Умнова, сказанные в первый день приезда сюда, в Москву: «Сергеев — голова!» Что ж, верно. Вот повернется в профиль, что-то провожая взглядом, и знакомо очертится в потоке света, вроде и геройского-то немного — черты мягкие, русские, прямой лоб, острый крупный нос и губы сочные, чуть вывернутые, подбородок широковатый, слегка выпирает, будто куда-то тянется с лица…