Дайте точку опоры

Петр не ответил — не знал, что отвечать, да и Бобрин сказал скорее это по привычке.

Бросив лопату на землю рядом с красновато-ржавыми мотками колючей проволоки и штабелем бетонных белых столбов, Петр, еще чувствуя какое-то беспокойство, тоже собирался было закурить, как вдруг из-за кустов орешника, от проволочного ограждения, терявшегося в чаще за полянкой, донесся возбужденный голос Пилюгина:

— Эй, братва! Давай сюда! Гляди-ка, ночью гость наведывался — проверял загороду.

— Какой еще гость? — недоверчиво спросил Бобрин и, откинув папиросу, пошел за кусты.

Пошли, отпуская шутки в адрес Пилюгина и неизвестного гостя, несколько солдат, и, будто подтолкнутый внутренним порывом — посмотреть, что там, — Метельников, так и не закурив, тронулся за ними.

Возле проволочного ограждения Пилюгин оживленно, волчком крутился, показывая на траву и взрытую вокруг землю.

— Гляди! Ясно, лось, сохатый! Следы — сковороды, не иначе, самец, перестарок!

— А вот на столбе… Смотрите, кровь, шерсть! — воскликнул один из солдат, и Метельников, шагнув, тоже увидел на боковинке столба два засохших бурых пятна, потечную спекшуюся струйку крови и рядом темно-рыжие шерстинки.

— Где? Где? — Пилюгин протолкался, восторженно воскликнув: — Во, еще клок шерсти на проволоке! На крепость, видать, сохатый пробовал нашу загородку!

Он юркнул от столба к кустам орешника, переломился к земле худой фигурой.

— Во, в мах пошел! По ведру земли вывернул копытищами! Куст в лежку… Силен! Ранился — и деру! Вот еще следы — стадо, значит, целое.

«Ранился — и деру!.. Сохатый… Стадо целое», — не отходя от столба, сам не зная почему, беспокойно повторял про себя Метельников, глядя, как Пилюгин рыскал среди кустов орешника. «И к чему бы приснился тот сон?»

— Во небось одурел, во взревел!..

И Метельников явственно увидел того лося: он вскинулся перед глазами на дыбы в страшном, диком броске, черный, с желтизной глаз скосился в застывшей лютости, трубный рев покрыл и голос Пилюгина, и голоса солдат, и Петр, чтоб не упасть, прислонился к бетонному столбу…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

В прокуренной секретарской стояли старый вытертый диван с пружинным горбом в углу, три канцелярских сдвинутых впритык стола, за которыми обычно орудовали «помсекры», а с гвоздей, торчавших из реек на стене, покрашенной в темно-желтый цвет, свешивались, точно белье, газетные полосы, длинные, как полотенца, с тиснутыми впрок статьями, клочки бумаги, с набранными тассовскими информашками. Сюда Костя любил заглядывать. Здесь был штаб, сюда стекались из кабинетов сотрудники по делу и без дела, отсюда же, с быстротой молнии, «беспроволочный телеграф» разносил по этажам, по всему лабиринту редакции, очередные хохмы, анекдоты, шутки, слухи.

В этот день Костя, как всегда, поднялся по крутой, скрипевшей под ногами лестнице к себе «на чердак» — клетушку на самой верхотуре. Перед дверями кабинетов, мирно покуривая, трое «литрабов» обменивались газетными и прочими новостями. Поздоровавшись с ними, Костя толкнул дощатую, оклеенную пестрыми обоями дверь. Товарищи еще не пришли. Столы стояли хитроумным зигзагом. Костя вспомнил, как они долго маялись с этими тремя столами, стараясь поставить их удобно к свету и в то же время чтоб комнатушка казалась просторной. И столы, приткнувшись друг к другу, встали в конце концов изломом к передней стене. Хотя от двери проход получился совсем узким — в него мог с трудом протиснуться полный человек, — зато перед столами образовалось свободное пространство — полтора метра на полтора. В простенке на самом видном месте висел узенький плакатик, черной тушью было написано: «Пусть это не обитель дам, но здесь кури лишь фимиам». А напротив, над столом старшего консультанта отдела подполковника Смирницкого, на стене примостилось сооружение из палочек и ленточек — тут рядком стояли коробок спичек и пожелтевшая пачка сигарет «Шипка», а внизу на листке — красным карандашом: «Но… закури, если написал хоть одну гениальную строчку!»

Коськин хорошо помнил, как появились здесь эти «шедевры» словесного и изобразительного искусства. Все произошло еще зимой. Однажды утром Коськин пришел одновременно с майором Беленьким, литературным сотрудником отдела. Смирницкий уже сидел за столом, просматривал пачку загонных полос. Беленький прошел к своему столу и вдруг уставился на стенку, заложив руки за спину, гмыкнул раз-другой, баском изрек:

— А это что тут за «шедевр» письменного творчества? Ваш, Евгений Михайлович?

Смирницкий взглянул поверх очков из-за полосы, которую держал перед собой:

— А что?

— Значит, курить уже не светит больше в кабинете? Начальство бросает?

— Точно! Вы угадали!

Беленький с обреченным видом опустился на стул:

— Вот вам никем не измеренная глубина трагедии соседства с некурящим начальством!..