Дайте точку опоры

— Когда начальство любит, оно не объясняет. А вас оно любит. — Астахов продолжал с улыбкой смотреть на Коськина, но, видимо почувствовав, что игра затягивается, сказал: — Словом, Константин Иванович, Князев все расскажет. Придется поохать к Василину, у него к вам личное дело. Но… потолкайтесь там по управлению, среди офицеров, — смотришь, темы сами всплывут, проклюнутся. К своему товарищу зайдите да и к генералу Сергееву, если удастся… Поглядите, понюхайте, присмотритесь. Желаю успеха!

Кабинет Князева помещался на «чистой половине» редакции, за крутым поворотом узкого коридора; секретарская с ее постоянной суетой оставалась в стороне. Тут, в глухом закоулке, всегда почти гнездились покойная тишина и прохлада. Единственное окно кабинета выходило на задворки, открывая неприглядный пейзаж, нагромождение угловатых, островерхих крыш. Отсюда, из окна, казалось, что они слиплись, срослись от времени и тесноты в одну общую причудливо сработанную по чьему-то чудачеству или прихоти крышу — то крытую новым, пронзительно сверкающим цинком, то крашеным ржавым железом, то старой плесневелой черепицей. Князев не любил этот «пейзаж». Всякий раз, входя в кабинет, задергивал тяжелые оранжевые шторы, и в кабинете воцарялись те же тишина и прохлада, что и в коридорном закоулке. Нарушались они разве только во время читки полковником Князевым очередного номера. Тогда по закоулку — в кабинет и из кабинета — торопливо ходила маленькая, остроносая курьерша Люся, топая каблучками по выщербленному полу, шурша полосами газеты — полувлажными, свежими, пахнувшими краской.

И мебель в кабинете Князева под стать этой тишине — вековая, тяжелая: массивный диван коричневой кожи с высокой резной спинкой, огромный стол с суконным зеленым верхом и пузатыми ножками, стулья, кресла тоже кожаные, высокоспиначатые. С углов стола, валиков и боковин дивана, с подлокотников кресел и стоек стульев скалили хищно пасть деревянные головы драконов…

Настроение в это утро у Якова Александровича было неплохим. Правда, почти всю ночь он не сомкнул глаз, С вечера десятимесячный внук, крепыш, улыбчивое, веселое и пухлое создание, вдруг начал без видимой причины плакать, извиваться в кроватке. И имя, данное внуку по деду, и то, что Яков Александрович, приглядываясь к этому беспомощному, крошечному существу, втайне открывал черточки сходства внука о ним, с дедом, — крутоватый, выпуклый лоб, небольшие, оттопыренный уши, будто кто-то чуть заломил их вперед, упрямый остренький подбородок. Все это льстило самолюбию Якова Александровича, подогревало внутри него добрый пламень. Короче, он любил малыша, и страдания внука в эту ночь были и страданиями деда…

Полосы после первой корректуры еще не поступали, и Яков Александрович, испытывая минуту расслабления перед началом читки, сейчас невольно припоминал повадки внука, одному ему милые и понятные: то улыбался, нешироко, тускло, то топорщил редкие брови, и тогда сероватые глаза под косо спадавшими веками сразу холодели.

Секретарь Любовь Петровна переступила порог, мягким голосом сказала:

— Пожалуйста, Яков Александрович, возьмите трубку. Генерал Василин.

— Василин? Спасибо!

Под прозрачной плексигласовой пластинкой на черном массивном аппарате с белыми, словно у рояля, клавишами трепетно мигал розовый глазок. Всего секунды понадобились полковнику Князеву, чтобы в голове пронеслось — встречались в войну, мельком, случайно, а после, за все эти годы, виделись два-три раза, и встречи эти для обоих были не столько неприятными, сколько просто неловкими. Особенно для него, Князева, который ловил в глазах генерала Василина всякий раз скрытую насмешку, Яков Александрович всегда ожидал худшего: а ну как прямолинейный, грубоватый генерал, улучив момент, на людях вдруг рассыплется надтреснутым смешком: «А я вас знаю, полковник! Хе-хе!.. Интересно знаю!» Поэтому Князев всякий раз старался сократить, свернуть встречу с ним, искал повод уйти, хотя генерал, кажется, напротив, настроен был мирно.

И вот теперь — звонок… Ну что ж, ему, Князеву, в конце концов, наплевать на все, что думает генерал Василин о нем и о том давнем, смешном, проходящем эпизоде.

— Слушаю! Князев.

— Приветствую деятелей пера! — зарокотал в трубке басок. — Василин… Здравствуйте!

— Здравствуйте! — сдержанно проговорил Князев.

В другое время Яков Александрович непременно назвал бы в трубку полностью и должность, и звание, но сейчас это скромно-внушительное «Слушаю! Князев» и сдержанное «Здравствуйте» были со значением: Василин должен сразу почувствовать и понять нужную тональность разговора. И столь же сдержанно Яков Александрович поспешил добавить:

— Да, слушаю вас.

Очевидно, маневр удался, потому что Князеву почудилось — Василин в замешательстве примолк, потом в трубке храпнуло, словно генерала неожиданно чем-то ткнули, и напористый бас затряс громом мембрану:

— Так что? Не узнал? Василин, говорю… Генерал Василин!

«Он сейчас напомнит еще кое-что», — мелькнуло в голове Князева, и, поняв, что пора «отпустить», он торопливо, будто искренне обрадовавшись, заговорил: