Даю тебе честное слово

Когда нравоучительная сцена окончилась, Максу рассказали о звонке, но, впрочем, рассказ не произвел на него сильного впечатления. У него был свой опыт общения с криминальной средой, который не шел с этим случаем ни в какое сравнение.

– Не стоит расстраиваться по такому поводу, – утешил он, – брехливая собака лает, да не кусается.

– Ты говоришь прямо как дедушка, разве что не на латыни, – отметил отец.

Петре захотелось похвалиться своими познаниями в латыни, и она не сдержалась, громко сказала «Cave canem!»[46], после чего, довольная, ушла принимать успокоительную ароматическую ванну.

Оставшись вдвоем, Макс с отцом не нашли ничего, что могли бы сказать друг другу. Харальд ушел на кухню делать бутерброды с зерновым хлебом и ливерной колбасой.

До конца рабочего дня Йенни оставалось еще много времени. Рано было за ней ехать. Поэтому Макс еще раз заглянул к деду, чтобы пожелать доброй ночи. Старик лежал на кровати и находился явно не в духе. Он щелкал пультом, пытаясь, видимо, охватить все новостные передачи и репортажи о творящемся на земле ужасе. Похоже, он выпил целую бутылку минеральной воды. Макс жестом попросил его снять наушники. Теперь он мог поведать старику о страхе, который нагнал на домашних звонок незнакомца. Дед выслушал волнующую новость с восторгом.

– Думаешь, твой отец позволил себя подкупить?

Макс покачал головой:

– Папа в таких вещах поступает очень корректно. Само собой, как-то по-дурацки выглядит, что его закадычный друг получил прибавку за строительство подземного гаража.

Старик кивнул в знак согласия. Однако вслед за этим он, чуть ли не ликуя, воскликнул:

– Парень, ты не понял: мы оказались в криминальной истории! Они шантажируют твоего отца! Они захотят отрезать Мицци ухо, похитить твою мать или тебя…

– Или тебя, – предложил Макс и весело ухмыльнулся.

– Шутки в сторону, – сказал дед. – Я им особой радости не доставлю, а Харальд только обрадуется, что от меня избавился. Но тебе грозит реальная опасность, парень, ты еще не понял?

– Не-е. Полиция уже в курсе, большего пока сделать невозможно.

– Полиция? Делать им нечего, как только днем и ночью патрулировать возле нашего дома. В конце концов, мы никакие не знаменитости! Я чувствовал бы себя спокойнее с вальтером под подушкой. Будь добр…

– Дедушка, я не ходил в армию. Я принципиально не притрагиваюсь к оружию.

– Пистолет лежит… мне немного неловко об этом говорить… в общем, он лежит в чемодане среди тетрадочек. Ну, этих, с голыми бабами. Сам понимаешь, после войны было небезопасно скрывать армейский пистолет от оккупантов, да еще десятилетия сохранять в рабочем состоянии. Может быть, теперь эта добрая штуковина нам пригодится. Во всяком случае, ваш Вилли Кнобель бывалый солдат, способный в крайнем случае защитить семью.

Макс пообещал дедушке в следующий раз поискать пистолет. Старая железяка наверняка насквозь проржавела, и с ее помощью он никому больше не причинит вреда.

13

Нет, Йенни не хочет, чтобы Макс пришел к ней домой. Она-де живет в двух маленьких комнатках в дешевом квартале, через тонкие стены соседи все слышат, и вообще дом кишит стариками, которые, прильнув к дверным глазкам, постоянно держат под наблюдением всякого, кто поднимается по лестнице. Гнусные мещане, у которых нет другого занятия, кроме как травить соседей. Лифта на четвертый этаж, к сожалению, нет – социальные дома роскошью не отличаются. У Макса уютнее, и вообще ей нравится этот старинный дом и все его обитатели.

Во вторую проведенную с Йенни ночь Макс узнал кое-какие детали из ее юности. Как он и предполагал, жизнь девушки складывалась непросто. Отцу ампутировали ногу, он рано ушел на пенсию и превратился в вечно хворого ворчуна. Мать работала в несколько смен и возвращалась домой совсем без сил. Поэтому она заставляла Йенни с сестрой с раннего возраста заниматься работой по дому. А если они не подчинялись, она ничтоже сумняшеся воспитывала девочек пощечинами. Жили они в небольшом городке в Одевальде[47]. Йенни училась в реальном училище, и ей приходилось рано вставать, чтобы успеть на семичасовой автобус.

– С утра я уже чувствовала себя до смерти уставшей, в автобусе прислонялась к окну и ехала так до самого конца. Мне, десятилетней девочке, не с кем было поговорить, потому что у меня не было подруги, у которой я могла бы найти сочувствие. Со мной ехали только мальчишки, и за время пути они не по одному разу приклеивали мне на косички жвачку.

– А сестра? – спросил Макс.

– Она живет в Швайнфурте, вышла замуж и родила двойню.

Йенни тяжело вздохнула. Между ее детством и сегодняшним днем остался большой промежуток, о котором она, очевидно, не хотела говорить.

– Как это у тебя получается всегда быть в хорошем настроении? – спросил Макс.