Дающий

– Пока они будут работать и приносить пользу коммуне, они будут жить вместе с другими Бездетными Взрослыми. И уже не будут частью моей жизни. А потом, когда придет время, они отправятся в Дом Старых, – продолжил Джонас. Он думал вслух. – Там их будут уважать и будут о них заботиться, а потом состоится Церемония Удаления.

– На которую ты не придешь, – уточнил Дающий.

– Конечно, не приду. Я о ней даже не узнаю. У меня будет своя собственная жизнь. И у Лили тоже. Так что наши дети, если они у нас будут, тоже не будут знать, кто родители их родителей.

Джонас помолчал.

– Но ведь это неплохо устроено у нас в коммуне? – спросил он. – Пока я не получил этого воспоминания, мне и в голову не приходило, что может быть устроено по-другому.

– Конечно, – согласился Дающий.

– И все же мне очень понравилось это воспоминание, – задумчиво сказал Джонас. – Я понимаю, почему вы его выбрали. Я, правда, так и не смог принять слово, которое бы описало главное чувство в этом воспоминании. Это чувство переполняло комнату.

– Любовь, – сказал Дающий.

– Любовь, – повторил Джонас. Это было новое для него понятие.

Они помолчали.

– Дающий?

– Да?

– Я собираюсь сказать что-то очень-очень глупое.

– Не оправдывайся. Здесь нет ничего глупого. Верь воспоминаниям и чувствам, которые они в тебе пробуждают.

– Ну, – потупился Джонас, – я знаю, что у вас больше нет этого вспоминания, потому что вы мне его отдали, так что, возможно, вы уже не поймете…

– Пойму. Во-первых, остался след этого воспоминания, а во-вторых, у меня еще есть множество других воспоминаний о семьях и праздниках. О любви.

Джонас наконец решился открыться.

– Я подумал… Это, конечно, было не самое разумное устройство жизни. Старые там же, где и все остальные, а не в специальном месте, где за ними ухаживают, как сейчас, да и вообще сейчас все гораздо лучше продумано. И все-таки мне кажется, что это было здорово. И что было бы здорово, если бы и сейчас все так было и вы были бы моим дедушкой. Эта семья в воспоминании казалась немного более… – Джонас запнулся, пытаясь подобрать нужное слово.

– Немного более полной? – предложил Дающий.

Джонас кивнул.

– Мне понравилось чувство любви, – признался он.

Он покосился на громкоговоритель и, убедившись, что их никто не слышит, продолжил:

– Я бы хотел, чтобы все и сейчас было так, – прошептал Джонас. – Конечно, – торопливо добавил он, – я понимаю, что это не очень разумно. И сейчас все гораздо лучше организовано. Я понимаю, что это было очень опасно – так жить.

– Опасно?

Джонас задумался. Он сам не до конца понимал, что имеет в виду. Но чувствовал, что угроза есть.

– Ну, – ему показалось, он нащупал объяснение, – у них огонь горел прямо в комнате. В очаге. И свечки на столе тоже горели. Отлично понимаю, почему все это запретили. И все же, – подумав, заключил он, – мне нравился свет, который они излучали. И тепло.

– Отец, Мать, – неуверенно начал Джонас за ужином. – Хочу вас спросить кое о чем.

– О чем, Джонас? – спросил Отец.

Джонас зарделся от смущения. Всю дорогу от Пристройки он репетировал, как сделает это, но теперь все равно с трудом заставил себя произнести:

– Вы меня любите?

Повисло неловкое молчание. Затем Отец рассмеялся:

– Да, Джонас. Не ожидал от тебя такого. Нужно правильно употреблять слова.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джонас. Он не был готов к такой реакции.

– Твой Отец хочет сказать, что ты выбрал слишком общее слово, настолько бессмысленное, что его давно уже никто не употребляет, – мягко объяснила Мать.

Джонас уставился на них. Бессмысленное? Он не знал ничего более наполненного смыслом, чем это воспоминание.

– Коммуна не сможет нормально функционировать, если употреблять слова как попало. Ты мог спросить: «Вы мной довольны?» И мы бы ответили: «Да», – сказала Мать.

– Или, – продолжил Отец, – ты мог бы спросить: «Вы гордитесь моими достижениями?» И мы от всего сердца сказали бы: «Да».

– Теперь ты понимаешь, что слово «любить» совершенно неуместно? – спросила Мать.

Джонас опустил голову.

– Да, спасибо, теперь я понимаю.

Он первый раз солгал родителям.

– Гэбриэл? – прошептал Джонас.

Кроватка опять стояла в его комнате. Четыре ночи Гэбриэл крепко проспал в комнате Джонаса, и родители провозгласили эксперимент удачным, а Джонаса – героем. Гэбриэл быстро рос – он уже ползал и пытался вставать. Теперь, когда он начал спать по ночам, его можно отдать в Воспитательный Центр, обрадовался Отец. В декабре, то есть уже через два месяца, ему дадут имя и определят в Семейную Ячейку.

Но когда Гэбриэла забрали из спальни Джонаса, он опять всю ночь проплакал.

Так что его вернули обратно. Раз уж Гейбу так понравилось в комнате Джонаса, пусть поспит там еще немного, пока у него не выработается привычка к крепкому сну. Воспитатели были настроены весьма оптимистично.

Гэбриэл никак не отреагировал на шепот Джонаса. Он сладко спал.

– Все можно изменить, Гейб, – сказал Джонас, глядя в потолок. – Все можно сделать по-другому. И тогда будут цвета. И дедушка с бабушкой. И у всех будут воспоминания. Ты уже знаешь про воспоминания, – прошептал он, повернувшись лицом к кроватке.