Мадикен и Пимс из Юнибаккена

Астрид Линдгрен МАДИКЕН И ПИМС ИЗ ЮНИБАККЕНА

МАДИКЕН ЧУВСТВУЕТ В СЕБЕ ЖИЗНЬ

Утром Мадикен просыпается и сразу же вспоминает, что сегодня необычный день. Сегодня один из тех особенных, весёлых дней, которые бывают не часто. Последний день апреля, встреча весны, и вечером на рыночном валу зажжётся майский костёр. А ещё ей купят сегодня новые сандалии и к тому же в школу идти не надо. Такой день непременно должен быть отмечен в календаре красным цветом, думает Мадикен.

На берёзе за окном выводят трели скворцы, в любимом своём углу у кафельной печки сидит Лизабет и молотком забивает в полено гвоздь, папа насвистывает и шумит в ванной, Сассу скребётся в дверь детской, чтобы его впустили, внизу, в кухне, Альва мелет кофе, так что издалека слышно, — ну разве не удивительно проснуться в таком доме? Кому же охота теперь спать? Только не Мадикен. Ей хочется бодрствовать и чувствовать в себе жизнь. Совсем как дядюшке Нильссону.

«Я чувствую в себе жизнь», — говорит он порой. Когда бывает весел и доволен. А вот когда он мрачен, то никакой жизни в себе вовсе не чувствует.

«Вот так же и со мной», — думает Мадикен.

Но как раз сейчас она чувствует в себе столько жизни, что всё в ней бурлит, и одним прыжком выскакивает из постели.

— Ты с ума сошла, Мадикен, — заявляет Лизабет. — Я тут всё полено загвоздила, а ты спишь и спишь. Так ты не услышишь даже, если вдруг придёт… — Лизабет задумывается, не зная, что сказать дальше, — если вдруг придёт людоед, — заканчивает она, поразмыслив.

Лизабет поднимается раньше всех в Юнибаккене. А Мадикен может поспать подольше, когда ей не надо идти в школу, так сказала мама. И Лизабет не должна будить старшую сестру, мама ей и это сказала. Но она ни словом не обмолвилась, что нельзя забивать в полено гвозди, вот Лизабет и колотит молотком изо всех сил.

Мадикен открывает дверь Сассу. Он вкатывается в комнату маленьким стремительным клубочком, ему хочется играть. Лизабет бросает молоток и кувыркается с собачонкой по всей комнате. Похоже, что Сассу всегда чувствует в себе жизнь.

— Когда приходит людоед, его совсем не слышно, ты не думай — объясняет Мадикен сестре, которой всего пять лет и которая ещё многого не понимает — Он тихо-претихо крадётся по джунглям, куда приехал миссионер, и — рраз! — тут же вонзает в него зубы. Миссионер даже расслышать ничего не успевает, как оказывается в пасти у людоеда.

Лизабет содрогается. Какой ужас! Разве можно так поступать с беднягой-миссионером, который не сделал ему ничего плохого?

— Нет, — убеждённо говорит она, — людоед никогда не попадёт в рай.

— Конечно, не попадёт, будь уверена — подтверждает Мадикен.

Лизабет удовлетворённо кивает. Но тут же начинает размышлять.

— И всё-таки этот негодяй попадёт туда — говорит она наконец.

— Куда попадёт? — удивляется Мадикен.

— В рай, ведь у него в животе сидит миссионер, а миссионер обязательно должен попасть в рай, понимаешь?

Ну конечно, Мадикен понимает. Они обе согласны с тем, что никуда не годится, если людоед так коварно, обманом, заберётся в рай.

— Погоди, угрожающе говорит Мадикен, — когда бог узнает, что сделал людоед…

— …пупырь ему, он прогонит негодника прочь, — заканчивает Лизабет.

И они тут же забывают о людоеде. В такой день, как этот, им есть о чём подумать.

Папа уже почти позавтракал, когда Мадикен и Лизабет вихрем врываются в кухню.

— Где мама? — первым делом спрашивает Мадикен.

— В постели, — отвечает папа.

— У неё болит голова? — беспокоится Мадикен.

Сегодня у мамы ни в коем случае не должна болеть голова, иначе Мадикен не сможет больше веселиться. К тому же мама обещала купить ей новые сандалии. Так что сегодня у неё никак не может болеть голова.

— Нет, — говорит папа. — Просто она лежит и жалеет себя.

Мадикен облегчённо вздыхает. Мама и впрямь время от времени жалеет себя, но это быстро проходит.

Альва стоит поодаль у плиты, взбивая венчиком молочный суп, и укоризненно смотрит на папу.

— О, папы прекрасно знают, как скверно иногда бывает мамам.

Да, конечно, он это знает. И не хочет, чтобы маме было скверно. Поэтому как только девочки съедают молочный суп, папа поднимается с ними в спальню. Все трое останавливаются за дверью.

— Посмотрим, — говорит папа и, открывая дверь, начинает напевать, как делает всякий раз, когда мама себя жалеет:

 — Отчего Вы недовольны и угрюмы?
Может, что-то сделал я не так?

В спальне лежит мама: бледная, глаза печальные. Когда папа с детьми входит к ней, она натягивает на голову простыню, чтобы не видеть их. Мадикен хочет броситься к маме и обнять её, но не решается.

— Так-так, а я, между прочим, спросил…

 — Отчего Вы недовольны и угрюмы?
Может, что-то сделал я не так?

Папа поёт так сладостно и нежно, что мама откидывает простыню и смеётся.