Мадикен и Пимс из Юнибаккена

— Да, действительно что-то сделал ты не так. И сам прекрасно это знаешь. К тому же я вовсе не недовольна и не угрюма, а просто плохо себя чувствую, представь, просто плохо чувствую себя.

— Бедный малыш, говорит папа — но в таком случае именно я должен пожалеть тебя, не стоит заниматься этим самой.

— Большое спасибо — отвечает мама.

Грусти у неё в глазах как не бывало. Тревога Мадикен тоже рассеивается, но тут она вспоминает про сандалии. А что, если мама не захочет идти за ними, раз ей нездоровится?

Так и есть. Маме не хочется ходить сегодня по магазинам.

— Сандалии купит Альва — распоряжается мама. — А когда она отправится на площадь, можешь пойти вместе с ней.

— Я тоже хочу на площадь, — тут же вскидывается Лизабет.

Мама устало машет рукой:

— Конечно, можешь идти!

Всё ясно, ей хочется, чтобы все они поскорее ушли.

— А я — говорит папа — я отправлюсь сейчас в свою газету бороться дальше за свободу, правду и справедливость для всех людей. И за кусок хлеба насущного для себя самого.

Мадикен и Лизабет провожают его до калитки. Папа держится очень прямо, он идёт, помахивая тростью, и, прежде чем скрыться за углом, снимает шляпу и машет им.

Весна в этом году пришла рано. Нарциссы и тюльпаны уже цветут на лужайках Юнибаккена (или Июньской Горки — так называется эта маленькая шведская усадьба). На берёзах вокруг красного дома, где живут Мадикен с Лизабет, показались тонкие нежные светло-зелёные листочки. Мадикен вдыхает воздух полной грудью.

— Ну разве весна не лучшее время года? — спрашивает она сестру.

— Конечно, лучшее, — отвечает та и замечает Гусан, которая греется на солнышке, лёжа на крылечке чёрного хода. Ага, её-то и хочет Лизабет потискать немножко. Гусан пытается бежать. Слишком поздно.

Девочка хватает кошку, садится на крыльцо и кладёт её себе на колени. Сопротивление бесполезно, Гусан это понимает, успокаивается и начинает мурлыкать.

— Я только сбегаю спрошу у Аббэ одну вещь, — говорит Мадикен и в мгновение ока перепрыгивает через забор Нильссонов.

Дядюшка Нильссон сидит на качелях под большой яблоней, курит сигару и отдыхает. Он частенько так делает — отдыхает. Нельзя же постоянно изнурять свой организм работой ради жены и детей, утверждает он. Ишачить с утра до вечера. Иногда можно и отдохнуть. И вот как раз сейчас Мадикен застаёт его за этим занятием.

— Смотри-ка, к нам пришла маленькая Мадичка из Юнибаккена! — кричит дядюшка Нильссон, увидав её. — Чему обязан удовольствием принимать столь ранний визит?

Мадикен никак не может привыкнуть к тому, что дядюшка Нильссон говорит так странно. Она вечно не знает, как ему ответить. И кроме того, он всем даёт странные прозвища. Когда дядюшка Нильссон в радужном настроении, он называет Мадикен Гордой Девой Юнибаккена. Альву он окрестил Юнибаккенским Ангелом, Лизабет — Пимсом из Юнибаккена, а почему — никто не знает. Маму он зовёт Прекрасной Госпожой из Юнибаккена, а папу — Господином Социалистом. У тётушки Нильссон много всяких имён. Лилией Сердца Моего величает он её, когда весел. Злодиолус, говорит он ей, когда зол и мрачен, и Перепутлялка, когда ему кажется, что она всё путает и не разбирается в чём-то так же хорошо, как он сам. А когда дядюшка Нильссон говорит: «Мой Маленький Дитятел» — он имеет в виду Аббэ, а ещё он называет Аббэ просто-напросто «сын мой», но в его устах это звучит прекрасно.

— Аббэ дома? — спрашивает Мадикен.

— Без сомнения, сын мой дома, уверяет её дядюшка Нильссон. — Он сегодня с пяти утра посвящает себя выпеканию сахарных кренделей. Его мать уже на площади, торгует вовсю. А я вот сижу здесь в одиночестве и размышляпствую, так что рад принять визит. Но Мадикен пришла сюда совсем не к дядюшке Нильссону, ей хочется в кухню к Аббэ, но дядюшка Нильссон так просто не отпускает её.

— А ты видела, маленькая Мадикен, ты видела мои чудесные цветики-цветочки? — вопрошает он, тыча сигарой в два крошечных тюльпанчика, высунувшихся из зелёной травы. — Бог мой, я так чувствую в себе жизнь весной, так чувствую!..

— Я тоже, — заверяет его Мадикен, но сейчас ей надо к Аббэ, а дядюшка Нильссон может сидеть на качелях и чувствовать в себе жизнь сколько ему угодно.

Аббэ, как обычно, стоит у стола, когда в кухню входит Мадикен. Если даже он и рад её приходу, то по нему, во всяком случае, этого не заметно.

— Привет. Как поживаешь? — только и говорит он.

Ему ведь уже пятнадцать лет, Аббэ, и он не слишком-то интересуется маленькими девочками. Хотя, разумеется, с Мадикен они добрые друзья. Что же касается самой Мадикен, то она решила, что выйдет замуж только за Аббэ и ни за кого другого. А если он не захочет на ней жениться, тогда ей всё равно, тогда она вообще ни за кого не пойдёт.

— Твой папа сидит в саду и размышляпствует — сообщает Мадикен другу, потому что надо ведь хоть что-то сказать.

Аббэ смеётся:

— Могу себе представить! Вчера он целый день пролежал на диване в кухне и проразмышляпил, а мамаша в это время носилась туда-сюда от дровяного сарая к плите. Ему было так жаль её, бедняжку. Н-да, уж в чём, в чём, а в добром сердце моему папаше не откажешь!