Мадикен и Пимс из Юнибаккена

Тётушка Нильссон машет Мадикен издали из своего ларька, и девочка подходит к ней.

— Ты видела дядюшку Нильссона? — спрашивает тётушка Нильссон.

— Да, он сидит на качелях и размышляпствует, — говорит Мадикен.

Тётушка Нильссон качает головой.

— Он всю жизнь только и делает, что размышляпствует и филосопльствует. Он был трезвый?

— Думаю, да, неуверенно отвечает Мадикен.

— А я думаю, нет, — уверенно заявляет тётушка Нильссон.

Но тут к ней подходят люди покупать крендели, и вопрос о том, был дядюшка Нильссон трезв или не был, так и остаётся нерешённым. Тем более что Альва покупает сейчас в карамельной лавке мятные леденцы в красную и белую полосочку. Мадикен поспешно бросается туда. И, засунув за щеку каждая свой леденец, они с Лизабет шествуют за Альвой по пятам в рыбную лавку Нурстрёма. Альва должна купить лососины, потому что первого мая в Юнибаккене всегда едят холодную отварную лососину под майонезом. Но, видимо, многие жители этого города взяли себе за правило есть лососину первого мая — у Нурстрёма остался всего один кусок. Но хороший, большой, он стоит десять крон.

— Спасибо, я беру его, говорит Альва, протягивая хозяину десятку.

И в тот же миг дверь открывается и в лавку вплывает бургомистерша, самая важная дама во всём городе. С первого же взгляда она понимает, что на весах лежит последний кусок лососины, который можно купить сегодня, и громко объявляет:

— Я беру этот кусок! У меня завтра гости!

Должен же господин Нурстрём понять, что ей лососина нужнее, чем кому бы то ни было. И господин Нурстрём прекрасно всё понимает. Но Альва не собирается ничего понимать.

— Ну нет, извините, — говорит она.

Отказов бургомистерша не выносит. Она утверждает, что уже давно заказала лососину. Хотя господин Нурстрём, кажется, забыл о её заказе, Однако Альва отказывается уступить, и бургомистерша краснеет от злости.

— Вы, милочка, знаете, кто я? Я бургомистерша Далин.

— Конечно, знаю, — любезно отвечает Альва — А вот вы, госпожа бургомистерша, знаете, кто Я?

— Разумеется, нет, — уверенно говорит бургомистерша.

— Так вот, я — та покупательница, которая заберёт эту лососину, — заявляет Альва, преспокойно укладывая рыбу к себе в корзинку.

И быстро выводит девочек из магазина. Но Лизабет, проходя мимо бургомистерши, всё-таки успевает высказать о ней вслух своё мнение:

— Какая же вы дура!

Лизабет хочется хоть немного помочь Альве. Но Альва считает, что Лизабет не должна так выражаться:

— Вот увидишь, она придёт к вам и наябедничает маме, говорит Альва, останавливаясь за дверью. — Сейчас же вернись и попроси у неё прощения.

— Ни за какие гавришки! — заявляет Лизабет, крепко сжимая губы.

Альва гладит её по щеке, пытаясь смягчить.

— Ну что ты, Лизабет! Разве можно говорить бургомистерше «дура», даже если она и впрямь дура. Поди и скажи, что ты очень сожалеешь об этом.

Лизабет ещё крепче сжимает губы. И луг мимо них величественно, как фрегат, проплывает бургомистерша. Она всё ещё злится и презрительно фыркает, глядя на Альву, которая крепко держит корзинку с лососиной.

Альва осторожно подталкивает Лизабет.

— Ну, Лизабет!

Но губы девочки по-прежнему сжаты. И лишь когда бургомистерша почти скрывается из вида, Лизабет открывает рот и пронзительно кричит на всю площадь:

— Я очень сожалею, что вы дура!

Наконец начинает темнеть. Скоро загорится майский костёр. А уже можно надеть сандалии? Оказывается, нельзя! Мама не разрешает, подумать только!

— Дорогая Мадикен, если хочешь испортить новые сандалии в первый же вечер, тогда лучше всего надеть, их сегодня и побегать немного вокруг майского костра.

Мадикен уверяет, что будет очень осторожна. Разве можно испортить сандалии, если беречь их изо всех сил, как она и собирается сделать?

Но слова не помогают. Мама знает, как бывает на рыночном валу. Придётся всё-таки надевать старые ботинки. И не стоит больше говорить об этом, заявляет мама.

Мадикен понуро стоит передней, Мадикен, которой хотелось сразить своей красотой весь город. А времени умилостивить маму нет, потому что мама и папа ужинают сегодня вместе с друзьями в Садовом павильоне при гостинице и уже собираются ухолить.

— Пока, золотые мои бомбошечки, — говорит мама — Повеселитесь на славу у майского костра!

Да, легко ей так говорить! Мадикен злится и окончательно скисает. Вечер испорчен, думает она, и сердито спрашивает Лизабет:

— Зачем покупать сандалии, если нельзя их надеть, можешь ты мне растолковать?

— Не, не могу, — говорит Лизабет.

Она считает, что сестре следовало заблаговременно позаботиться об этом и попросить бога, чтобы он велел маме разрешить Мадикен надеть сандалии. А теперь слишком поздно.

— Она ведь уже в Павильоне, не может же бог идти туда спорить с ней о твоих сандалиях!

Мадикен фыркает.

— Не-е, не может, и вообще, даже если бы мы с богом захотели, чтобы я надела новые сандалии, а мама не захотела, всё равно мне пришлось бы идти к майскому костру в этих паршивых старых ботинках.

На некоторое время Мадикен погружается в размышления. Она размышляет довольно долго и наконец заявляет:

— Но я в них не пойду!